Лунный удар
Шрифт:
— Это не правда! — прохрипел он. — Это не правда! Он не убивал! Это… — И он продолжал, рыдая:
— Это она! Вы же прекрасно знаете!
Страшным усилием Буйу скрутил ему руку и швырнул его под ноги толпы. Тимар потерял сознание.
Глава тринадцатая
Он ухмыльнулся и вполголоса произнес:
— Конечно. Этого не может быть.
Двое пассажиров обернулись, но он оглядел их, не моргнув глазом и только пожав плечами, поскольку это были чиновники. Пароход, только что приняв шлюпки на борт,
Взгляд у него был пристальный, лицо постоянно меняло выражение. Он то и дело строил гримасы, сжимал свои длинные пальцы, говорил вполголоса с самим собой, ни на кого не обращая внимания.
— Значит, меня действительно проводили на вокзал?
Он знал, что говорит глупости, что в Либревиле нет вокзала, что он сам сел в шлюпку, а на берегу никто даже не помахал ему на прощание платком. Но слово «вокзал» в эту минуту было приятно. Оно напоминало отъезд из Франции, вокзал в Ла-Рошели, мать, сестру.
Тимар очень устал. Ему не переставали твердить об этом. А все из-за той потасовки. Никогда раньше он не устраивал скандалов, особенно в общественных местах. Ведь он был воспитанным молодым человеком, а характер его скорее можно было назвать мягким.
Однако, когда Буйу закрутил ему руку, когда он очутился один среди возбужденной толпы, Тимар понял, что здесь его ненавидят, и стал бить куда попало.
Негры и белые смешались в одну кучу. Копошащуюся массу вытолкали на улицу, и там Тимара били ногами в лицо. Шлем исчез. Солнце палило голову. По лицу текла кровь.
Ему приходилось видеть драки, но никогда он не принимал в них участия. Обычно отходил подальше, а теперь оказался в самой гуще. И он обнаружил, что удары причиняют меньше боли, чем это кажется. И не нужно быть особенно храбрым, чтобы давать отпор.
Итак, все были против него. Он наносил удары направо и налево. Дрался до тех пор, пока, неизвестно каким образом, не очутился в сумраке комиссариата полиции.
Тимар различал полосы света и тени, столик, за которым пили виски. Он сидел на стуле, а комиссар стоял напротив и так странно смотрел на него, что Тимар в недоумении невольно провел рукой по лбу и пробормотал:
«Прошу прощения. Я и сам хорошенько не помню, что случилось. Там все на меня обозлились».
И он сделал попытку вежливо улыбнуться. Но комиссар не улыбался и не переставал разглядывать его с холодным любопытством.
«Пить?»
Так он мог обратиться и к негру, и к собаке. Протянув ему стакан с водой, комиссар стал ходить взад и вперед по комнате.
Тимар хотел подняться.
«Сидите!»
«Чего мы ждем?»
Похоже было, что все это происходит во сне.
«Садитесь!»
Люди не дают себе труда отвечать на его вопросы.
В голове Тимара снова зародилась мысль, что против него составлен заговор.
«Войдите, доктор! Как поживаете? Вы знаете, что произошло?»
Комиссар
«Что будем делать?»
«Придется его арестовать. После такого скандала…»
«Это вы затеяли скандал?» — обращаясь к Тимару, пробормотал доктор с той же холодностью, что и комиссар.
Он поднял одно веко Тимара, опустил его, не более пяти секунд щупал пульс и оглядел молодого человека с ног до головы.
«Вот так-так! — доктор повернулся к комиссару. — Выйдем на минуту!»
Они пошептались на веранде. Вернувшись в комнату, комиссар почесал лоб и позвал боя:
«Соедини меня по телефону с губернатором!»
Потом, взяв трубку, заговорил:
«Алло. Да, так, как мы думали. Я доставлю его туда, а? Даже если б оказалось не это, ничего другого не остается. Знаете, как настроены лесорубы! Вы там будете?»
«Пойдем!» — взяв шлем, приказал он Тимару.
И Тимар последовал за ним, сам удивляясь своей покорности. Он испытывал полное безразличие ко всему. Никогда еще у него не было такого безволия, такой слабости в руках, ногах, голове. Жозеф вошел за комиссаром во двор больницы, даже не думая о том, зачем его сюда привели. Автомобиль губернатора уже стоял здесь. В очень чистой комнате — намного чище номеров отеля — они застали самого губернатора, который поклонился, когда Тимар протянул ему руку.
«Я не знаю, молодой человек, отдаете ли вы себе отчет в том, что натворили?»
Честно говоря, он одновременно и отдавал и не отдавал себе в этом отчета. Он дрался! Он вспоминал негра и негритянку, которые что-то без конца говорили в раскаленном от зноя зале, и Адель, глядевшую на него издалека с испугом.
«У вас есть деньги?»
«Кажется, есть еще немного в банке».
«В таком случае вот вам мой совет: через два дня здесь будет пароход „Фуко“, возвращающийся во Францию. Уезжайте».
Тимар пытался спорить. Стараясь держаться с достоинством, он заявил:
«Я хотел бы рассказать вам об этой истории с Аделью».
«В другой раз. Сейчас ложитесь спать».
И, оглядев его с одинаковым холодным пренебрежением, комиссар и губернатор удалились. А Тимар уснул.
У него был жар и нестерпимо болела голова.
А теперь он на пароходе. И, собственно говоря, не помнит, как сюда попал.
Два раза к нему заходил комиссар. Тимар спросил, не может ли он повидаться с Аделью».
«Не надо».
«Что она говорит?»
«Ничего не говорит».
«А доктор? Он, кажется, уверяет, что я лишился рассудка?»
Такие разговоры раздражали Тимара. Он прекрасно понимал, что похож на душевнобольного, но сам ощущал себя в твердом уме. Он гримасничал, как сумасшедший, у него были жесты сумасшедшего. Иногда даже в его голове теснили одна другую мысли, непонятные ему самому.
— Этого не может быть.
Нет! Тимар в этом уверен. Доказательством тому его спокойствие. Он без всякой посторонней помощи собрал свои вещи. Даже заметил, что не хватало белых костюмов, и заявил об этом, так как знал, что на борту до Тенерифа все одеваются в белое.