Лунный вариант
Шрифт:
Потом, через пару месяцев, у меня случился еще один шок… Ладно, об этом после. Кажется, Владик, нас запрашивает Земля? Мне не пора уже снимать эти «штанишки»?
– Послушайте, Юрий Алексеевич, – интересовался космонавт-исследователь Волков. – Вы говорили, что лекция неясно о чем, о вреде или о пользе пьянок. О вреде я понял, а когда же будет о пользе?
– Разве неясно, Владик? Если бы я тогда не пил, то мои обугленные ошметки разыскали бы вместе с полковником и Героем Советского Союза Владимиром Сергеевичем Серегиным. Ведь, как доказала исследовательская комиссия, самолет и летчик погибли не от ошибки управления, вызванной неумелым управлением (как я вначале с ужасом предполагал, вспоминая, в какой злости Серегин сел за штурвал), а от ошибки, вызванной неправильной работой высотомера. В момент смерти пульс у Владимира Сергеевича был
– Сейчас, сейчас отвечаю, Юрий Алексеевич! – отозвался тискающий наушники летчик-космонавт Волков.
Глава 13
Ставка
А где-то там, в сотнях тысяч километров от пронзенной гравитацией пустоты, сидел за столом грузный постаревший человек. Он был лишен возможности непосредственно командовать процессом, и не только в окрестностях естественного спутника Земли. Даже здесь, в рамках главенства одного «G», он не имел права появляться в больших коллективах, хотя мог ими руководить. Руководить опосредованно, через других. И даже не анонимно. И они, те, новые руководители, вовсе не были какими-то пройдохами, специально прорвавшимися к власти. Они просто делали порученное сверху дело. Может, они были бы рады снять с себя бремя чужих решений и чужих заслуг, а может, уже попривыкли, и условные, маскарадные погоны вошли в плоть и кровь. Сейчас, да и ранее, это уже не имело для него значения. Он прошел апофеоз славы, возможный в этой стране и в этом веке, по крайней мере с учетом профиля его работы. Наверняка в другом месте при подобных заслугах он бы получил «Нобелевку», но ведь надо учесть и другие факторы.
Там, в этих отгороженных пограничным занавесом апельсиново-банановых странах, он бы не смог получить нужного для прорыва к «Нобелевке» образования. Так бы и сидел до сей поры где-нибудь на завалинке, глядя на пролетающие самолеты, и с тоской вспоминал бы наблюдаемые в голодраном детстве планеры, по-прежнему ничего не соображая ни в математике, ни в физике. Только здесь, в этой муштруемой зимней стужей стране-изгое, он поднялся до неизмеримых высот. Только здесь жестокая, но верящая и не уставшая от перспектив власть смогла разрубить узлы иерархических предрассудков и выкинуть на помойку аристократическую мишуру, тормозящую колесо истории и уволакивающую прогресс в полированную п'oтом арену служения излишествам и желудку. Эта власть попыталась, насколько могла, умело поднять глаза населяющих скупые просторы народов к небу и распахнуть их будущему. И сквозь нищету и голод, войну и холода очень-очень многие разглядели туманные силуэты этого будущего-мечты. И он тоже был среди тех. И в некоторых аспектах он увидел это будущее гораздо острее, чем другие. Он сумел зацепиться за него, вырваться из завалинок прошлого и пройти через настоящее. И не просто пройти – заставить это настоящее приобрести увиденные им сверкающие черты грядущего апофеоза покорения пространства и времени. Да, он сделал только первые шаги. Те, кто придут после него – нет, уже пришли после, ибо силою обстоятельств он находится за ареной, – сумеют сжать и сделать подвластным пространство и продолжат ускорять время, заставляя колесо истории мельтешить спицами, как на велотреке. Он знал, что так будет.
Но время злопамятно. Оно не любит тех, кто заставляет его ускорять темп. И оно должно питать эту неспланированную эволюционную трату, должно высасывать откуда-то энергию, насыщающую этот разворот в сверкающие алюминием и титаном перспективы. Сейчас оно высасывало энергию из него. Ну что ж, он был рад послужить топливом для нового броска. Он очень надеялся, что отсосанной у него жизни хватит надолго. Единственное, чего он хотел, – дождаться возвращения…
Да нет, даже не возвращения. Цветы, ковровые дорожки – такое он уже наблюдал не раз. Всегда, кстати, не в натуре, а в черно-белом мире телевизора. Когда-то в маленьком экране, с большой, заполненной водой колбой впереди, для растягивания изображения вширь. Сейчас – в нормальной громаде «Рекорда»…
Так вот, даже не возвращения. Того мига, когда его любимец Юра сядет на поверхность Луны и ляпнет – снова ляпнет – какой-нибудь экспромт типа своего «Поехали!». Только бы выдержало сердце. Старый человек в кресле очень надеялся, что надорванный кровяной насос, спрятанный под реберным каркасом, не подведет, продержится еще какое-то время.
Теперь вся надежда была на Юру. На него и на его напарника. Еще он был благодарен бывшему соратнику и бывшему конкуренту Владимиру Челомею. Это он смог разработать удивительную боевую станцию, сумевшую остановить американцев. Ведь тот, кто сидел в кресле у стола, когда-то пропагандировал освоение космоса в мирных целях. Но долгое, слишком долгое сотрудничество – да что там сотрудничество, подчинение генералам – наложило свой отпечаток на жизнь. Если бы не военное противостояние…
Еще неизвестно, когда бы дело дошло до космоса! И на маме-Земле имелось видимо-невидимо дел. Но эта наземная суета действовала заодно с предательским временем. Она отсасывала средства. Тормозила вращение спиц прогресса и, как следствие, начинала отбирать пространство. Так она отсосала Марс. Хапнула назад миллионы рублей, направленные группе Феоктистова на плановую разработку экспедиции к Красной планете. Также она едва не успела отсосать Луну. Если бы «Луноход-1» прошел чуть в стороне от Аномалии…
Не хотелось об этом думать.
Теперь ставка была на Юру. Если он доберется и захватит для Родины этот подарок судьбы… Совершенно неизвестно, что это может быть. Возможно, инопланетный зонд! Пусть и бесполезный в хозяйственной практике, но зато доказывающий реальность иной разумной жизни. Что это даст? Ба! В максимуме – полный крах политике противостояния систем. Конец «холодной войны». Ибо для чего она? Для дележа? Но какой смысл делить эту маленькую колыбельку цивилизации, когда откроются возможности войти в какое-нибудь галактическое Великое Кольцо?
«Жуть! Куда меня понесло, – размышлял грузный, тяжело дышащий человек. – Уж до организации трансгалактических перелетов не дотянуть точно. Фильтры, насосы, капиллярные трубопроводы внутри – все на грани разрывов, на последнем издыхании. Есть задача дотянуть только до плановой мягкой посадки – прилунения. И тогда можно будет сказать судьбе окончательное спасибо. Судьбе… Ну и врачам, конечно. И этим, что обхаживают сейчас, и тем, что сотворили имитацию смерти тогда.
Потом торжественные похороны. Прр! Это мы уже проходили!»
Глава 14
Проект
Надо сказать, несмотря на саму дерзновенность проекта полета к Луне, теперь, через два года после того, как башмаки американцев потоптались по спутнику, осуществляемая сейчас акция выглядела сравнительно блекло. Даже в самом проекте не ощущались размах и те годы подготовки, которые были на него затрачены. И в какой-то мере это соответствовало истине. В решении данной проблемы обе сверхдержавы как бы поменялись ролями. И эта смена позиций произошла менее чем за десять лет. Когда-то американская программа вывода человека в космос выглядела пародированием советской: их космическая капсула «Меркурий» являлась смешным аквариумным подобием русского «Востока». Даже по весу – важнейшей характеристике носителя – отличие было более чем вдвое. Еще хуже смотрелись показатели времени нахождения на орбите – десятикратная разница. А каким комизмом выглядели первые полеты? Вначале Шепард, а потом Грисс прокатились ракетой «Редстоун» на несчастные сто девяносто километров в высоту. Разумеется, они испытали состояние невесомости, но всего пять минут (!) – немногим дольше, чем любой пилот истребителя, выпадающий в пикирование. Так что, несмотря на весь пропагандистский трезвон, все понимали: программа «Меркурий» – это попытка сесть на хвост, забелить славу русских, хотя бы попытаться размазать ее равномерно по обоим участникам космической гонки. И вот все волшебно, а может, предначертанно, переменилось.
Осуществляемый сейчас советский полет к Луне, в случае снятия с него завесы секретности, выглядел бы ремесленным аналогом уверенной лунной поступи американцев. И, что обидно, во многом это являлось правдой. Сама концепция подхода проистекала из задачи опередить конкурента во что бы то ни стало. Так еще и одновременно со столь неподъемной задачей требовалось сделать это с минимально возможными затратами. Разумеется, последнее ограничение проистекало не от хорошей жизни, но что можно было поделать?