Лунный вариант
Шрифт:
— Значит, ты меня прощаешь?
— За что? — засмеялась Марина. — За минутную человеческую слабость? Это же прекрасно, что мы говорим до конца друг другу всю правду. Если бы тебя утвердили в экипаж, а меня дублером, я бы тоже тебе завидовала. Только не главное это сейчас. Слушай, Женька, я доверяю тебе тайну, о какой еще не знает никто. Ни мой муж, ни генерал Мочалов, ни сам начальник медслужбы. Ты будешь молчать об этом, Женька? Поклянись.
— Могила! — сказала Светлова и кулаком, по-мальчишески, стукнула себя в грудь.
— Так
Женя вырвалась из ее рук, ухватила Марину за твердые плечи, отодвинула от себя. Увидела глаза, грустные и возбужденно-радостные одновременно, подернутые легкой дымкой. Что-то новое, затаенное сияло в них.
— Что с тобою, милая Маринка! Ты, завоевавшая на это право таким упорным трудом на Земле, ты, которая, как стеклышко, собираешься… отказаться от полета?!
— Я беременна, Женька, — тихо призналась Марина.
31
В семь утра Горелову позвонили.
Он отложил в сторону гантели, снял телефонную трубку:
— Вставайте, мой друг, вас ждут великие дела, — пошутил генерал Мочалов.
— Почему так торжественно, Сергей Степанович?
— На ваше имя получена телеграмма. Встречайте мамашу в двенадцать дня на Ленинградском вокзале. Вагон шесть.
— Как же так? — растерялся Горелов. — У меня в десять тридцать тренаж на корабле «Заря». Времени только позавтракать осталось. Возможно, кого из друзей попрошу ее встретить? — неуверенно предположил Горелов. В трубке послышалось шумное дыхание генерала. Алексей давно уже знал: Мочалов так дышит, когда сердится.
— Да-а, — сказал наконец генерал, — у каждого из нас мать лишь одна бывает. А вы свой долг на кого-то переложить рады. Был бы на моем месте ваш старый комдив Кузьма Петрович Ефимков, давно бы уже сделал заключение, что вы «не на уровне».
— Так ведь тренаж на корабле, товарищ генерал.
— Отменяю тренаж, — веско заключил Мочалов. — Проведете сегодня весь день с матерью. Больше до старта такой возможности не предвидится…
После завтрака Горелов выехал из городка в Москву. День обещал быть жарким, над лесом уже дрожало струйное марево.
Пока ехали, Алексей все думал и думал о матери. Почти год они не виделись. Да и вообще с той поры, как был он зачислен в отряд генерала Мочалова, раза три приезжал он в Верхневолжск и однажды, в прошлом году, погостила у него Алена Дмитриевна. Алексей не сдержал легкого доброго смешка, вспомнив этот визит. Даже шофер на него покосился, недоумевая, что бы так могло развеселить капитана? А визит и на самом деле сложился любопытно. Ни разу не сказал Алексей матери во время своих коротких наездов в Верхневолжск о том, что он служит теперь в отряде космонавтов. Однажды, растапливая печь, Алена Дмитриевна с доброй проницательной улыбкой поинтересовалась:
— Как у тебя служба идет, сынок, в твоей секретной части? Лучше или хуже, чем в летчиках?
— Лучше, мама, — подтвердил он.
—
— Гораздо меньше, мама.
— Вот и хорошо это, — согласилась Алена Дмитриевна и прекратила расспросы.
Потом она собралась к нему и приехала в городок посмотреть на все своими глазами. В фанерном чемодане привезла гостинцы: пол-окорока и раннюю анисовку. С некоторым удивлением обошла его просторные комнаты, скосила взгляд на полированный стол с белым телефоном и на пластмассовый широкоэкранный телевизор, на позолоченные и посеребренные тиснением корешки книг в шкафу.
— Ты один или с товарищем каким здесь живешь?
— Один, мама.
— Не больно ли шикарно, Алешка?
— Не знаю, — засмеялся он. — Начальство так приказывает.
— Начальству виднее, — степенно согласилась Алена Дмитриевна.
Не успели они накрыть на стол, зазвонил телефон. Алексея срочно вызывали в штаб. Он поцеловал мать в щеку:
— Извини, мама, скоро вернусь.
— Ну, иди, иди, сынок. Служба, ничего не поделаешь, — напутствовала Алена Дмитриевна.
Он возвратился довольно скоро и был удивлен переменой, произошедшей в матери. Глаза были тревожными и озабоченными, она долго не сводила с него взгляда.
— В чем дело, мама? Что тут произошло?
Алена Дмитриевна села за стол, стала задумчиво протирать тарелку за тарелкой, хотя они и без того были чистыми.
— Я тут без тебя два раза выходила на звонок, Алешенька.
— Ну и что же?
— Первый раз дверь открыла — Гагарин на пороге стоит. Он хоть и без орденов, но я его сразу признала. Все-таки и золотая звездочка на кителе, и значок космонавта. Не успела ему сказать, что тебя нет, следом — Титов. Улыбается и вежливо-вежливо спрашивает, где, мол, Алексей Павлович. Отвечаю — нет. Он сощурился и сказал: «А вы его мама? Очень приятно познакомиться». И руку мне пожал. Скажи, сынок, они просто твои знакомые или…
— «Или», мама! Честное слово, «или», — хохоча перебил ее Алексей.
Алена Дмитриевна растерянно развела руками:
— Стало быть, и ты космонавт?
— И я, мама.
Она грустно и озадаченно покачала поседевшей головой:
— Ой, Алешка, сынок ненаглядный, хоть бы ты никогда не летал в этот самый космос.
— Да отчего же? — удивился Горелов, но мать сухо его остановила:,
— Нет, ты мне скажи, может так случиться, что ты готовишься, готовишься к полету и не полетишь?
— Конечно, может.
— Вот и хорошо, если бы так случилось, — строго подытожила она. — Не хочу, чтобы ты Землю под ногами терял даже на считанные дни. К ней потом прирастать трудно.
— Мама, да почему? — весело поинтересовался Алексей.
Она подняла сухую узловатую ладонь:
— Потом тебе объясню. Когда взаправду лететь соберешься.
«Чудная мама, — подумал сейчас, мчась в машине на вокзал, Горелов. — Эти внезапные переходы от нежности к строгости — пойди разберись в них».