Лужок черного лебедя (Блэк Свон Грин)
Шрифт:
— Вы с Дэнни поели, верно?
— Да.
— В мире бизнеса приходится приносить такие жертвы. Крэйг Солт везет нас, менеджеров, куда-то в район Чармута, так что, когда я вернусь, ты, скорее всего, уже будешь…
Тут его взгляд упал на мое приобретение, прислоненное к батарее.
— На что это ты потратился?
Папа всегда придирается к моим покупкам. Либо это оказывается дерьмо из Тайваня, либо я переплатил за вещь, которой попользуюсь только два раза. Даже если нет никакой проблемы, он ее придумает, как в тот раз, когда я купил наклейки «BMX» для велосипеда
— Это змей.
— Вижу… — папа уже вытащил змея из обертки. — Какой красавец! Это Дэнни тебе помогал выбирать?
— Да, — я не хотел радоваться тому, что папа доволен. — Немножко помог.
— Подумать только, ты купил себе змея! — папа принялся разглядывать каркас. — Слушай, давай завтра встанем на рассвете. И попробуем запустить его на пляже! Ты и я, и больше никого. Пока не выползут все эти отдыхающие и не займут каждый квадратный дюйм, а?
— Да, папа.
— На рассвете!
Я изо всех сил чистил зубы.
Папа и мама могут на меня злиться, язвить, пилить меня как хотят, но стоит мне показать хоть тень обиды, папа с мамой негодуют, как будто я пожираю младенцев. Я их за это ненавижу. Но я и себя ненавижу за то, что, в отличие от Джулии, не могу за себя постоять. Поэтому я ненавижу своих родителей за то, что из-за них ненавижу себя. Детям запрещают жаловаться на несправедливость, потому что все знают: дети постоянно на это жалуются. «Жизнь несправедлива, Джейсон, и чем раньше ты это поймешь, тем лучше». Вот так. И вопрос решен. Значит, это ничего, если мама или папа нарушают свои обещания мне и все наши договоренности летят в унитаз? А почему?
Потому что жизнь несправедлива, Джейсон.
Тут я заметил папину электробритву в футляре.
Я ее вытащил — просто так. Она лежала в футляре плотно, как невключенный световой меч.
«Воткни ее в розетку, — шепнул Нерожденный Близнец из угла ванной комнаты. — Слабо тебе».
Бритва ожила, пронизав вибрацией весь мой скелет.
Папа меня убьет. Мне нельзя трогать его бритву — это настолько очевидно, что он никогда не говорил об этом. Но он даже не побеспокоился передать мне, чтобы я пошел на «Огненные колесницы» один. Бритва подползла поближе к пушку на моей верхней губе… ближе…
И укусила меня!
Я выдернул бритву из розетки.
О боже. Теперь у меня на верхней губе дурацкая пролысина.
«Что ты натворил?» — взвизгнул Глист.
Утром папа все увидит и, конечно, обо всем догадается. Единственный выход — сбрить весь пушок. Но ведь это папа тоже заметит?
Мне было нечего терять. Бритва щекоталась. На тройку по шкале от 1 до 10.
Было и немножко больно тоже. 1/4 по шкале от 1 до 10.
Я со страхом осмотрел результат. Лицо выглядело по-другому, но трудно было бы сказать, что
Я провел указательным пальцем по верхней губе, где раньше был пушок.
Поразительная гладкость, как у сливок только что из холодильника.
Я случайно открыл кожух лезвия. Жесткая папина щетина и мой почти невидимый пух высыпались темным снегом на белый фаянс раковины.
Я лежал на животе, так что ребра на груди вдавились в спину.
Мне хотелось пить — надо встать, выпить стакан воды.
Я пошел и налил себе стакан воды. У воды в Лайм-Регисе вкус бумаги. Я не мог уснуть на боку. У меня раздувался мочевой пузырь.
Я долго мочился, думая при этом: нравился бы я девочкам больше, если бы у меня были шрамы? (Сейчас у меня только один крохотный шрамик на пальце, где меня укусила морская свинка Найджела, моего кузена, когда мне было девять лет. Хьюго, другой кузен, сказал мне, что морская свинка больна миксоматозом и теперь я умру в страшных мучениях, думая, что я кролик. Я ему поверил. Даже написал завещание. Шрам теперь почти не виден, но тогда из него била кровь, как вишневый лимонад из переболтанной банки.)
Я перевернулся на спину — теперь ребра со спины давили на грудь.
Мне стало жарко, и я снял пижамную рубаху.
Мне стало холодно, и я надел пижамную рубаху.
Сейчас зрители расходятся из кино после «Огненных колесниц». Контролерша ходит по рядам, собирая стаканчики от мороженого, обертки от жвачки и пустые пакетики из-под конфет в мусорный мешок. Салли из Блэкберна и ее новый приятель выходят на улицу, говоря друг другу, какой классный фильм, хотя они весь сеанс лизались и гладили друг друга в разных местах. Приятель Салли зовет ее на дискотеку. Салли отвечает: «Нет, пойдем к нам в трейлер. Все остальные еще не скоро вернутся».
Песня «One In Ten» группы «UB-40» сотрясала костяк отеля «Эскалибур».
Луна растворяла мне веки.
Время обратилось в кисель.
— Уууу, гребаный дребаный Солт, мать его в бога душу!
Папа рухнул на ковер.
Я притворился, что все равно сплю, по двум причинам: 1) я еще не был готов его простить; 2) он врезался в стены и мебель, как пьяный в комедийном фильме, источая алкогольные пары, и если он будет ругать меня за то, что я пользовался его бритвой, то лучше подождать с этим до завтрашнего утра. Дин Дуран прав. Видеть своего папу пьяным — та еще радость.
Папа добрался до ванной, двигаясь словно в невесомости. Я слышал, как он расстегивает молнию. Он попытался тихо помочиться в унитаз.
Струя забарабанила по полу ванной.
Прошла струистая секунда, и загрохо-булькало уже в толчок.
Папа мочился целых сорок три секунды (мой рекорд — пятьдесят две).
Он отмотал километры туалетной бумаги, чтобы вытереть лужу.
Потом включил душ и залез под него.
Прошло где-то с минуту, и вдруг послышался треск раздираемой ткани, десяток раз «пинг»-нуло что-то пластмассовое, что-то грохнулось, и папин голос произнес: «В бога душу мать!»