ЛВ 2
Шрифт:
Надобна мне была сущая мелочь — найти ведьмака в Выборге и сунуть ему поганку в руки. Ту поганку я споро в золотой зачаровала, да и черту передала.
Черт взял, иллюзию монаха макушко-бритого на себя накинул, поправил пояс, и вопросил:
— На словах шось передавать надобно?
— Не-а, — я глянула на болото, там грустные кикиморы сидели, понуро так, печально, я бы даже сказала — одиноко.
И тут черт, в образе монаха-странника, взял да и спросил шепотом:
— А позвернуться-то потом можно будет,
И взгляд такой просительный.
Стало ясно, от чего леший его из лесу сразу не выпроводил — черт, похоже, сам уходить не хотел.
— Ты ж кричал «Спаси, избавительница!», — напомнила поганцу.
Мук совести черти не ведали, но шмыгнув носом, который и в иллюзии человеческой был весьма велик и широк, черт нехотя признался:
— Это я так, чтобы любили больше, и для репутации…
М-да. Слов нету, окромя ругательных, но глянув на кикимор, я решила черту подыграть и ответила громко и грозно:
— А как с делом завершишь, сюда и возвернешься для пущего искупления преступления!
Кикиморы пригорюнившиеся на кочках, мгновенно оживились.
— Избави Боже! — верещал черт. — За что жестокость то такая, госпожа ведьма?!
А потом тихохонько:
— Мигом обернусь.
Сказал, окутался дымом с запахом серы, да и исчез с места.
Мы все с кикиморами натужно закашлялись — не, ну никакой совести у адовой братии, это же ужас какой-то.
Опосля я лешего позвала. Верный друг явился тут же, суровый, сосредоточенный, тоже делами болотниц со болотниками обеспокоенный. Так что начал без приветствий.
— Плохо дело, Веся, много ее слишком, нечисти обездоленной. Хорошо, за Гиблый яр взялись вовремя, будет куда разместить, а иначе сдается мне, пал бы и наш лес Заповедный.
Поежилась я невольно от озноба набежавшего. Мне-то как казалось — лес большой, все поместятся, но леший завсегда дело говорит, и если сказал, значит правда.
— С водяным поговори, — продолжил друг верный соратник преданный, — у болотниц много приемных детей, да только сама знаешь, между русалками да болотниками разница есть. И пока дети, то одно дело, а как подрастут, да сила просыпаться начнет…
Договаривать лешинька не стал, оно и не требовалось — я знала, что будет, когда подрастут русалки и русалы. У них магия болотникам полностью противоположная, они чистую воду призывать начнут, чистую да быструю, такая болота со временем погубит.
— Поговорю, — про себя подумала, что хоть список составляй, чего мне там еще надобно, — да только видела я семьи те, и детей приемных болотники как своих любят, так что…
Настала моя очередь не договаривать, потому как все и так ясно.
Леший призадумался, заскрипел, затрещал корой старой, да и молвил:
— Так из семей забирать и не надобно, детям и так досталось — врагу не пожелаешь, пусть
— А ты дело говоришь, лешинька! — обрадовалась я. — Точно. А как обучение пройдут и магией своей управлять научатся, от того болоту вреда не причинят. Ой, хорошо придумал!
Кивнул леший, а на меня глядит взглядом нехорошим, осуждающим. Да так глядит, что сразу понятно — знал он о беседе с аспидом, знал о том, что разговор тот утаить хотела. И опустила я взгляд, виновато опустила.
— Весь, — хриплым скрежещущим голосом сказал леший, — не за то гневаюсь, что ты меня поберечь хотела, ведь обо мне разговор был, это понятно. Я за то гневаюсь, что лес ты покинула, без защиты осталась!
— Прости, лешинька, — молвила тише порыва ветра.
Помолчал леший, да и молвил:
— Ты, Веся, об одном подумай, мы с тобой этот лес из руин подняли. Этот подняли, и Гиблый яр поднимем. Вместе сдюжим. Мы вместе вообще с любой бедой сдюжим, по-своему, не по уму, а по смекалке, да только это если будем вместе. А без тебя, Веся, рухнет все… И я рухну. Помни об этом, особливо когда обо мне сверх меры заботишься.
Он еще что-то сказать хотел, да только вдруг Ярина позвала спешно, следом Леся — черт примчался, стоит на границе леса Заповедного весь испуганный, дрожит-трясется.
Переглянулись мы с лешинькой, он мне клюку передал, я клюкою о земь ударила, и появился черт перед нами таков, как о нем чащи Заповедные и сообщили — дрожит весь, и трясется. В руках все тот же золотой, что я ему передала, а как перед нами очутился, вовсе на кочку болотную рухнул, колени обнял, дрожит.
Я подошла, осторожненько поганку с проклятием в золотой заиллюзированную забрала, мало ли, вдруг в таком состоянии она и на черта повлияет, да затем и спросила участливо:
— Случилось что?
Черт посмотрел глазами огромными, в медный пятак размером, да и сообщил:
— Облава в Выборге. Магов там — видимо-невидимо. Ведьмака схватили, да не абы кто — сам архимаг Агнехран в городе!
Леший вдруг нахмурился, а я… мне подробностей надо бы. Я и спросила:
— И что? А как? Где схватили-то?
Черта колошматило, словно молнией его било непрерывно, и говорить бедняга мог с трудом:
— Я как в Выборг перенесся — слетела иллюзия. Начисто слетела.
Ого. Я аж присела рядом от изумления. Черти в плане иллюзий мастера известные, и если ведьмы по договору с дьяволами с них еще иллюзию ту могут снять, то маги… Как?!
— Думал все, конец, — черт смотрел на меня так, словно вовсе не верил, что жив остался. — Меня и схватить-то собирались. Магия в воздухе искрилась — глазам глядеть было больно. И тут как гром среди неба ясного слова властные: «Черта этого не трогать». И… не убили меня. Ведьма, а ты глянь хорошенько, а, точно ли цел остался?