Львёнок: непокорный духом

Вилеева Валентина

Теперь же, в сорок восемь, Андрею Георгиевичу смело давали пятьдесят семь, а иногда и все пятьдесят девять.

Гриша пропустил родительский наказ мимо ушей и, остановившись на безопасном расстоянии от отца, направил на него настойчивый взгляд детских глаз, в которых отражалась отвага.

– Тебе не велено сюда заходить! – Андрей Георгиевич повысил и без того суровый тон.

Сколько Гриша себя помнил, по приказу хозяина в этом доме ему запрещали не только есть за общим столом, но и вообще появляться на кухне. По выходным он питался в чулане под надзором Ольги Захаровны; ребёнка кормили дважды в сутки тарелкой каши на воде и никогда не давали добавки. По будням

мальчик получал возможность завтракать и обедать в школе. Андрей Георгиевич ни за что бы не стал оплачивать ненавистному чаду школьное питание, но было одно обстоятельство, заставившее мужчину пойти на это. Федя Могилевский делился с Гришей едой, а юный Волков отдавал лучшему другу всю порцию и даже хотел уговорить Людмилу, чтобы она в следующем месяце заплатила за всех троих. Такого унижения князь Денисов терпеть не стал и с тех пор регулярно оплачивал школьное питание среднему отпрыску, но взамен по будням запретил под страхом увольнения давать тому даже крошку хлеба на территории особняка.

– Я всю четверть учился без двоек и троек… – начал Гриша, но увидев холод в глазах отца, невольно взглянул на руки. – Ну, было несколько замечаний за поведение… – продолжал он, а выражение лица Андрея осталось прежним. – Я очень старался провести декабрь без драк. Правда-правда! Кодрян опрокинул горшок с фикусом, но весь класс показал Варваре Александровне на меня… Учительница велела идти к директору. Олега не было в школе, а Федьку с последних уроков забрала Герда Андреевна на репетицию к новогоднему празднику. Когда я возвращался в класс, увидел, как старшеклассники избивают его… Я не мог не вмешаться! – Лицо мальчишки стало не по-детски серьёзным.

Отец лишь приблизил к устам полупустую чашку чая и осушил до дна.

– Сегодня получил пятёрки по английскому языку и граждановедению и четвёрку по математике. Пожалуйста, посмотрите мой дневник и убедитесь – я всю четверть старался! Он в ранце, – попросил Гриша.

Князь Денисов резко опустил пустую чашку на белоснежную скатерть и собрался вызвать охрану, которой приказывал не мозолить глаза, пока его милость трапезничает.

– Позвольте мне пойти на школьную Ёлку, отец! – сказал мальчик, осознав, что осталось совсем немного времени на то, чтобы спасти эту попытку.

– Куда только смотрела твоя бездельница-няня, коль ты здесь оказался? Что ж, за нарушения ты получишь сполна. А пока прочь с моих глаз, оборванец! – жестоко сообщил Андрей Георгиевич. Каждое слово, произнесённое устами этого человека, подобно сотне игл вонзилось в раненую душу ребёнка, обида и злость переполнили чашу терпения, и эмоции устремились наружу.

– Я инопланетянин? Нет. У меня шесть пар глаз и щупальца вместо рук? Нет! Может, ослиные уши? И снова нет, человеческие. Моя кожа зелёная в красный горошек? Смотри, она обычная! Я нормальный пацан! – нервно выкрикнул Гриша, подойдя к главе семьи слишком близко. – Почему ты меня ненавидишь, отец? Я такой же твой сын, как и Матвей! – В этот момент мальчик не мог объяснить себе, почему вдруг слёзы невольно потекли по щекам.

Последняя фраза сына окончательно вывела Андрея Георгиевича из себя, и он яростно ударил Гришу напряжённой пятернёй по лицу, разбив губы в кровь и оттолкнув мальчишку, отчего тот упал на паркет.

– Если бы Матвей не нуждался в доноре, я бы никогда не позволил Диане рожать второго сына, – молвил мужчина зловещим голосом и, подойдя к ребёнку, грубо схватил за ворот футболки и оторвал от пола. – А когда, казалось, нам удалось произвести на свет после трёх неудачных попыток здоровое и выносливое спасение для нашего сокровища, выяснилось, что

ты не подходишь! Позже профессор Емельянов, царствие ему небесное, нашёл другой способ спасти моего ребёнка. А ты остался как бельмо на глазу и все эти годы продолжаешь бесить нас с Матвеем своим бесполезным существованием… – рассказал он, чуть не срываясь на судорожный смех. – Умри же, щенок!

– Андрей Георгиевич! – просторное помещение оглушил ужасный голос Ольги Захаровны, заставив хозяина особняка опомниться и остановиться.

– Где тебя носило? Как ты посмела оставить мальчишку без присмотра и вынудить меня тратить на него время?! – грозно закричал Андрей.

– Клянусь, господин, подобное произошло в последний раз. Зверьё вас больше не потревожит, – произнесла няня обычным тоном.

– Надеюсь, в противном случае я буду вынужден искать новую няню, а ты вернёшься в родную тюрьму, но уже в качестве приговорённой, – пригрозил хозяин и, швырнув Гришу Ольге Захаровне, приказал:

– Отдери щенка как сидорову козу, а после запри в его комнате!

Страшные губы «Надзирателя», безобразность которых не в силах был скрыть не один слой помады, довольно растянулись. Женщина, скрутив исхудавшие руки мальчика, сковала их наручниками и громко ответила:

– Исполню с превеликим удовольствием! А вам советую включить музыку, желательно погромче.

* * *

Пусть детский крик и горький плач продолжались недолго, происходящее в чулане заставило Марину в ужасе забиться под кровать и, крепко затыкая уши, невольно представлять, что может твориться в том помещении, и мысленно просить, чтобы с ней такого никогда не случалось.

Очередной безжалостный удар «Надзирателя» по израненной спине заставил Гришу затихнуть без сознания, но даже после этого увлечённая женщина, не жалея сил, продолжала сечь уже неподвижного ребёнка.

Всё это время Андрей Георгиевич провёл в кабинете, где под звуки любимой пластинки продолжил разбирать накопившуюся стопку с документами.

Глава 2. Чудо

Гриша очнулся на жёсткой подстилке, запертый в тесной комнатушке без окон. Единственным освящением здесь был тусклый свет еле живого светильника, что стоял на письменном столе. Но, когда мальчик открыл опухшие глаза, старая настольная лампа была выключена, и его встретила кромешная тьма.

Покрасневшие запястья больше не сковывали металлические браслеты, но многочисленные следы от побоев жгли, при каждом движении вновь давая о себе знать. По щекам струились досадные слёзы. Денисов плакал вовсе не из-за мучительной боли, напоминавшей о недавнем происшествии. Нет, их вызвал не страх – Гриша привык к темноте и её не боялся. Слёзы вызвало понимание, возможно, самого прискорбного поражения в жизни, последствия которого могли навсегда разрушить их дружбу с Олегом. Стать с лучшим другом настоящими врагами… Денисов видел это в самых страшных кошмарах и сравнивал с концом света.

Внезапно мальчик вспомнил о драгоценном сокровище, которое берёг уже несколько лет, об особой вещи, приносящей удачу; Гриша верил, что этому бесценному предмету подвластны чудеса. Сделав немало усилий, он заставил себя подняться и, шатаясь, поплёлся к небольшому шкафу, за которым был пыльный угол. Туда Ольга Захаровна, которой помимо обязанностей няни хозяин поручил следить за порядком в каморке подопечного, соваться не желала.

Малость подвинув шкаф, Денисов сумел протиснуться туда и, нащупав в темноте своё сокровище, достал его. Гриша устало опустился на пол возле шкафа, прижал к себе далеко не новый баскетбольный мяч и чуть слышно произнёс: