Львиная охота
Шрифт:
– Я арестован?
– Господин Шугарбуш заявил, что претензий к тебе не имеет, проговорил Вивьен с явным сожалением.
– В чем и расписался.
– Опять он соврал, - огорчился я.
– Между прочим, у одного из его офицеров довольно серьезная травма головы. И кое-кто не намерен так просто это дело оставлять... Черт подери, что тебя понесло в его номер?
– Всю ночь не мог заснуть, - объяснил я.
– Гипсофилы стучат мне в сердце. Знаешь, что это такое, когда в сердце стучат однолетние белые гипсофилы? Невозможно заснуть.
– Невозможно заснуть -
– Ты уж прости меня, но я все-таки вынужден тебе кое-что сообщить...
– Подожди, - попросил я.
– Постой-ка.
Мы проходили (ковыляли, если говорить обо мне) мимо бара. Бар благополучно работал, но бармен был новый: срочно вызвали сменщика. Хотя что, собственно, случилось с предыдущим? По-моему, я был с ним вполне корректен. Здесь же трудилась бригада полицейских в количестве трех человек, которая занималась тем, что за стаканом кислородного коктейля обеспечивала порядок в холле. Очевидно, остальные задачи были уже решены. Поддержание порядка протекало на редкость апатично. Полицейские искренне постарались не заметить нас, поскольку Дрда был их начальником, а я личностью и вовсе темной. Работал также видеоприемник, вот он-то и привлек мое внимание.
Наконец включили местное вещание и наконец передавали настоящие новости. Прямых жертв нет, рассказывал репортер, только один смертельный случай, и тот - не по вине штурмующих. На холме. Все ведь знают, где это на холме. От чего человек умер? Эксперты констатировали: от телесных повреждений, несовместимых с жизнью, причем, полученных вовсе не сегодня. Он умер на руках у главного врача Академии, который пытался человеку помочь. Так что правильнее будет сначала поинтересоваться, каким образом несчастный без посторонней помощи до этого места добрался, и второй правильный вопрос: не "от чего", а почему он все-таки умер, когда ему стали помогать жить?!
– Послушай, послушай, - толкнул меня Вивьен.
Личность скончавшегося не была установлена. Неопознанный труп отвезли в городской морг. К моргу вскоре стянулись люди, людей были толпы, они стояли и молчали. А час назад прилетели сотрудники Службы Контроля, которые изъяли труп, отправив его в неизвестном направлении. Так что помолчим и мы, товарищи, трагически закончил репортер. Каждый знает, о ком и о чем нам придется молчать. Помолчим...
– Зеленые галстуки получили его, не живого, так мертвого, - гадливо сказал Шиллинг. Нос лейтенанта был смертельно бледен - масштабное зрелище. Офицер больше не сдерживал свои чувства.
Я стиснул зубы. Друзья уходят, остается молчание. Обсуждать это - с кем? С теми, для кого сочувствие - всего лишь атрибут службы? Но почему я не вернул камни Василию?! Как это было просто - вернуть! И человек был бы жив, он вновь, как и много лет назад, сделал бы реальностью свое желание жить. Хотя... Сохранялось ли у него теперь такое желание?
Стать богоравным, оставаясь во плоти - безумье души, сказал поэт Гончар. Ты лишил себя плоти, милый мой Покойник, но стал ли ты после этого богоравным?
Я взглянул на затылки полицейских, расслабившихся за стойкой бара, и спросил Дрду:
–
– Какого?
– Только не говори, начальник, что ты не успел побывать на холме, разозлился я.
– А, ты о психе с ножом, - догадался он.
– С ним что-то странное. Показаний дает много, болтает без умолку, но все - на птичьем языке.
– Вы использовали лучевой психоблокатор, - констатировал я.
– А что?
– сказал он.
– Психиатр дал санкцию. Ты и сам, помнится, говорил, что это совершенно безвредно.
– Ведомственная медицина только "за", - согласился я.
– Чем больше идиотов на койках, тем выше профессиональная спесь... Психиатра вам прислали старшие братья, не так ли?
Мне было не столько обидно, сколько стыдно. Начальник полиции посмотрел на меня, сощурив один глаз: этот глаз, казалось, располагался по ту сторону амбразуры.
– Не надо было лупить его по башке, - сказал он.
– К тому же горшком. Лупил бы в любое другое место.
– Конечно, было бы справедливее и законнее расстрелять гада на месте, - сказал я зло.
– Пли!
Очень зло я сказал. Мы долго смотрели друг на друга, и он все понял. Он снял фуражку и протер ее изнутри.
– Мы начали говорить по делу, но отвлеклись, - произнес Дрда, глядя вбок.
– Уполномочен поставить вас в известность, товарищ Жилов, что принято решение о вашей депортации. Основание: преднамеренная ложь в анкете. Вы нештатный агент, работающий по контракту. Действуете в интересах незаконного образования, называемого Верховным Советом Евразии.
– Вы тут что, отслеживаете все международные звонки?
– восхитился я. Впечатляет.
– Мы считаем обвинение доказанным, - ответил он.
– Ваш работодатель известен - лично генеральный секретарь, товарищ Эммануэл.
– А ты на кого теперь работаешь, мичман?
– спросил я его.
– Неужели все на того же?
– Просто - работаю, - ответил он сухо.
– Я всегда и всюду - просто работал, без местоимений и предлогов. Все, что я могу для вас сделать, это ограничиться только инцидентом в Академии, я имею в виду неожиданное завершение дела об убийстве сеньориты Вардас. Здесь, по-моему, все ясно, мы уже этапировали подследственного в Большую Европу, на психиатрическую экспертизу. Что касается других инцидентов с вашим непосредственным участием... Я придержу эти дела, пока вы не уедете. Обещаю. И это все, что я могу сделать.
Он выговаривал словечко "ВЫ", как будто специально готовился, репетировал. Непросто было человеку, пусть и продолжал он служить тайным структурам Управления внутренних расследований. Одно дело - на "вы" с врагом, с начальством, с предавшей женщиной, и другое дело - с боевым товарищем, который тебя любил. Как я мог забыть, что из Службы Контроля просто так не уходят, разве что в жмурики или в скандальные писатели!
– Ну что, пора в офис?
– он по-хозяйски огляделся.
– А как же вечерняя месса, ваше высокоблагородие?
– невинно справился я.
– Разве не должно вам в это время сидеть в костеле?