Ля-ля-фа

Кивинов Андрей Владимирович

Тетя Ира после смерти сына затаила на дядю Севу лютую злобу, объявив его своим врагом и выставляя единственным виновником трагедии. И праведный ее гнев не замедлил сказаться.

Пока дядя Сева отдыхал после очередной попойки, тетя Ира влила в кастрюлю с его гороховым супом какую-то отраву. Но верно говорится, что дуракам и пьяницам везет. Тетя Ира забыла про бабу Нюру. А у бабы Нюры была интересная привычка – ввиду маленькой пенсии иногда питаться за соседский счет. Там – котлетку со сковороды, тут – черпачок супчика из кастрюльки. В общем, вы и сами поняли, чем история закончилась. Бабу Нюру отвезли на Смоленское кладбище, а тетю Иру – в женскую тюрьму за неосторожное

убийство.

После этого дядя Сева впал в меланхолию и стал устраивать шоу с дождем. Новых жильцов к нему не подселили, и он наслаждался роскошью в одиночестве.

Надо заметить, что, кроме пения дядя Сева увлекается еще и чтением книги. У дяди Севы всего одна книга – «Толковый словарь». Раньше книг было больше, мать говорит, что он работал ведущим инженером в крупной оборонной организации, но после, смерти жены, буквально за год, «оборонщик» скатился до скотского-состояния. Кто-то, пьянствуя полжизни, так и не спивается, а кому-то хватает года. Все свои книги дядя Сева пропил, а «Толковый словарь» не смог, ввиду – его (словаря) низкой покупательной способности. Поэтому днем дядю Севу можно застать на дворовой скамейке со столь необычной книгой в руках. Благодаря дяде Севе я еще в пятом классе узнал значение таких замечательных слов, как «дефлорация» и «оргазм». Ну, и массу других, не менее интересных слов, которыми иногда поражаю своих необразованных сверстников.

По натуре дядя Сева мужик добрый, мать его постоянно жалеет, вспоминая, каким он был раньше, и иногда носит ему харчи с нашего стола.

Нынешнее время он находит крайне интересным и необычным, но считает, что истинных интеллигентов становится все меньше и меньше, а жлобов – все больше и больше. Себя дядя Сева, разумеется, относит к первой категории.

Вспомнив о еде, я иду к холодильнику. На тарелочке вчерашняя котлета, приготовленная для меня. Через секунду котлеты уже нет. На десерт – хлорированная водичка из-под крана. Фу, ничего. Зубной щетки под рукой нет, «Ди-рола» с ксилитом тоже, воспользуемся Шуркиным «Космосом». А вот, кстати, и он, судя по настойчивому звонку в дверь. Иду, иду.

Шурка, не снимая кроссовок, проходит в мою комнату и садится на стул перед столом.

– Смотри.

Я подхожу. Шурка выкладывает на скатерть чьи-то документы.

– Ты глянь, а? «Ксива», права, военный билет, техпаспорт на тачку. Ну? Полный набор. Попробуй, восстанови.

– Где взял?

– В «скворечнике» нашел. Под столиком, когда подметал. Сечешь?

– Ну?

– Неужели этот набор на сто «зеленых» не потянет? Голимая сотня! Ну-ка, что тут за аппарат? Ого! «Вольво», девяносто четвертый год выпуска. Денежный дядечка, здорово, да?

– Ну, пока не очень. Как бы этот дядечка не послал нас подальше…

– Ну, что ты меньжуешься? Должен согласиться. Позвоним, предложим. Откажется – поторгуемся немного, хотя бы за полтинник вернем. За одни права должен три раза по столько отвалить. Глянь какие, я таких и не видел.

– Международные.

– Ну во! Точно отвалит. Свою долю я тебе, так и быть, одолжу, понимаю, надо выпутываться. Потом вернешь. Ну что, звоним?

– Там что, и телефон указан?

– Даже два. На визитке. Президент какой-то дуристики.

Шурка идет в коридор, я следом.

– Дома не отвечают, – констатирует он минуту спустя. – Ничего, дяденька, наверное, свои документики ищет. Позвоним на работку…

– Алло, алло, здрасьте, а можно Павла Эдуардыча? В отъезде? Хорошо, тогда передайте, что нашлись его документы – паспорт, права. Конечно, хорошо. А нам-то как хорошо. Да-да, пускай Павел Эдуардыч подъезжает

к девяти вечера к Московскому вокзалу. Там на площади, где такси стоят, есть ларек звукозаписи. Музычкой торгует. Павел Эдуардыч услышит, ларек шумный. Возле киоска его будут ждать два человека – Коля и Саша. У Саши две серьги в ухе, спутать нельзя. Павел Эдуардович передает указанным людям сто долларов, а они, в свою очередь, радуют его возвращением документов. Конечно, конечно, все на месте. Устраивает? Замечательно, тогда в девять его будут ждать. Не за что.

– Ну что?

– Баба какая-то. Голосок райский. Вроде, секретарша.

Шурик довольно потер руки:

– Выгорит – отметим.

– А по-моему, мы вымогатели.

– Брось ты, я что, свистнул эти документы? А за рассеянность платить надо. Вот пускай и платит. Я еще по-божески беру. Судя по визитке, сто баксов для него – что для нас десять копеек. Даже не заметит. Так что не дрейфь. Мне с утра прет, значит, выгорит. Задницей чувствую.

Бегу я быстро и долго. Насколько позволяет организм, ослабленный временной безработицей и шумами в сердце. Внеплановый кросс по Лиговскому. Надеюсь дотянуть до Обводного. Это еще километра полтора. За Обводным я знаю несколько дыр, где можно залечь отдохнуть. Уверенность в беге мне придает шум дыхания за спиной и топот копыт. Естественно, не моих. Топота собственных я совершенно не слышу.

Когда мне непреодолимо хочется остановиться и сделать пару глубоких, здоровых, спокойных выходов-вздохов, голова оборачивается в тылы, и желание бесследно пропадает – снова включается четвертая передача.

Бегущим следом тоже нелегко. Пожалуй, похуже моего. С их-то весом. Плюс дополнительная нагрузка в виде цепей, пиджаков и кепочек. В пиджачках, вероятно, содержится немало прочих гадостей.

Но об этом я пока не думаю. Я бегу. Главное – дыхание. Проклятый никотин. «Космос», «Стрела»… Ну-ну. Ага, ребятам красный свет. Вот негодяи, нарушили, создали аварийную обстановку, и хоть бы что. Где там ГАИ? Нет ГАИ.

Ничего. Сейчас, сейчас. У главного героя открывается второе дыхание, он понимает, что был коварно обманут, собирается с силами, и тогда… Тогда его точно никому не догнать.

Вот и мост. Опять светофор. Нарушаем. Ну, еще чуть-чуть. Вон арка, там налево и в железную дверь. Последний поворот головы. Тпр-р-р-у-у! Стоп, лошадка. За лошадкой никто не гонится. Тьфу, обида! Какой бег пропал впустую. За лошадкой не гонятся от монастыря, то есть уже как минимум с полкилометра. А холостой пробег вреден для мотора. Шумы в сердце. Фу ты, какие шумы. Сердце барабанит, как сумасшедшее, грудь ходит, как помповый насос тонущего корабля, а пот стекает с висков в три с половиной ручья.

Я облокачиваюсь на перила моста, плюю в воду и хватаю воздух широко распахнутым ртом. Хорошо, что бежал натощак. Те двое, наверное, закусили перед стартом. Поэтому сдохли.

Интересно, как там Шурка? В школе он делал меня на стометровке. Тем более, что шумами в сердце он не страдает, потому что младше меня на полгода

– даже повестка в его почтовый ящик еще не прилетела.

Он сорвался в противоположном направлении, умчался куда-то в сторону Суворовского.

Н-да, в рэкетиры нам с Шуркой еще рановато. Не умеем мы вымогать. Очень красивая сценка получилась. Стоим, музычку слушаем. Доктора Албана, негра бритого. Подкатывает джип. Выходят бритые белые. Размер пиджачков – «Широка страна моя родная». Как-то нехорошо на нас смотрят. Недоверчиво. А Шурка – руки из карманов и навстречу. Так, по-деловому. Ладошки наружу. «Здорово, пацаны, вы на „стрелочку“? За „Ксивой“?»