Лягушачий король

Михалкова Елена Ивановна

Двое, изображенные со спины, стояли перед огромной аркой, за которой виднелись звезды, планеты в кольцах спутников и почему-то парящие среди них лодки под парусом. Закорючки над дверью и были эльфийским языком, как догадался Бабкин, Толкиена не читавший, а только смотревший фильм Джексона, зато восемь раз.

Он покатал в голове мысль, что именно романтик, придумавший слащавый до отвращения сюжет, оказался способен напасть на Риту.

– Я поискал Варфоломеева в Сети, – тем временем говорил Илюшин. –

Не нашел. Ничего нам о нем не известно, кроме того, что он так хотел заполучить целиком свой тираж, что не остановился перед нападением. Ну и что он импотент.

Бабкин, допивавший кофе, чуть не поперхнулся.

– Мне послышалось, или ты сказал – «импотент»?

– А иначе откуда это стремление к бесплотности?

– Может, тетка писала! – осенило Бабкина.

– Нет. Это предположение я уже рассмотрел и отверг. Специфически мужская сладострастность проглядывает за сентиментальным сюжетом… И кое-где попадается вздор, который может нести только мужчина.

Сергей заинтересовался последним пунктом. Макар спрыгнул с подоконника и небрежно поворошил распечатанные листы.

– Хотел процитировать, но что-то не найду эту страницу. Вот, например, описывает автор летнюю жару и толстую пышногрудую женщину, которую герой встречает день за днем по дороге в магазин. Грудь у нее висит, просвечивает сквозь платье, и все проходящие мимо мужики пялятся и лыбятся, а вот герой не такой: он отводит глаза и вспоминает тонкое изящное тело любимой. Она, кстати, балерина. Тоже слегка бестелесная.

Бабкин потянулся в кресле.

– Не вижу тут особого вздора.

Макар одарил его снисходительным взглядом, который яснее ясного говорил: ну, еще бы.

– Полногрудая женщина, не носящая бюстгальтер в жару, – небывалое явление.

– Это еще почему? – удивился Сергей.

– Затем, что тело под грудью потеет, спина болит, плечи ноют… Лифчик распределяет нагрузку более-менее равномерно. Задумывался ли ты хоть раз, каково носить под шеей пару килограммов плоти? – В голосе Макара прозвучала горькая уязвленность человека, которому приходилось испытывать эти мытарства неоднократно. – Как все это трется, тянет вниз, словно ярмо? Мучительное состояние.

– Ты не преувеличивай…

– А тебе известно, что к женщинам, которые проходят операцию по уменьшению груди, за границей приставляют физиотерапевта? Который учит их заново ходить? Потому что без груди они заваливаются назад.

– Врешь, – не совсем уверенно сказал Бабкин.

– Центр тяжести-то смещается.

Потрясенный этой картиной, Сергей позабыл, с чего начался разговор. Женщины могли быть выдумкой от начала до конца. Но если нет… Бабкин решил, что не хочет этого знать.

Должен быть какой-то специальный термин для людей, которые насилуют

других вредной, избыточной, совершенно им не нужной информацией. Среди них Илюшин был бы рецидивистом.

Бабкин пытался вспомнить, о чем вообще шла речь, но вереница обезгрудевших женщин шла перед его мысленным взором, и все как одна заваливались назад.

Тьфу, черт!

– Не рассказывай мне больше ничего об этой паршивой книжонке, – потребовал он. – Пойду Маше позвоню, узнаю, не отфутболили ли Риту с ее заявлением.

Макар не отозвался. Он разглядывал страницу с рисунком.

– Плохо автор знает Толкиена, – заметил он. – Это не тенгвар.

– Ты о чем сейчас?

– Толкиен придумал несколько искусственных языков, я знаю только квенья и синдарин. Существует еще как минимум гномий… Не важно. Для записи на эльфийском был изобретен тенгвар. Я помню его визуально, и это не он.

Бабкин пожал плечами:

– Иллюстратор напортачил.

Макар что-то угукнул в ответ, не отрываясь от изображения. Он покрутил его так и сяк, перевернул и посмотрел на просвет.

– Ты еще к зеркалу прислони, – насмешливо посоветовал Сергей.

К его изумлению, Илюшин последовал совету. Бабкин пошел за ним в ванную комнату, зачарованно наблюдая, как его друг тянет шею и пытается рассмотреть письмена в отражении.

– Символы повторяются, – бормотал он. – Нет, это все-таки произвольные каракули…

– Я тебе сразу так и сказал. – Сергей окончательно потерял интерес к книге и не понимал, отчего Макар никак не уймется. – Слушай, что у нас по новым клиентам?.. Богомол в прошлом месяце обещал нас привлечь – объявился?

– Не объявился… – рассеянно сказал Илюшин. – Серега, мне не дает покоя этот текст. В нем все неправильно, но что именно – не могу объяснить. Давай ты его прочтешь. Может быть, тебе что-то будет понятно?

Бабкин вытаращил на него глаза. Макар пожал плечами:

– Я не верю в версию о фанатичном авторе, уничтожающем роман.

– Почему? Единственное разумное объяснение!

– Он не мог не знать, что электронная копия есть у издателя. Зачем нападать на человека, унесшего с собой книгу из магазина?

Бабкин расхохотался.

– Да он псих, Макар! Ты ждешь логичных поступков от писателя, скупившего собственный тираж на корню?

– В тексте все-таки есть какая-то неприятная странность… – пробормотал Илюшин.

Отказать Макару, когда он чего-то хотел, было невозможно. Чертыхаясь, Бабкин унес с собой книгу и дома приступил к вдумчивому изучению.

Его хватило на восемь страниц.

Он вяз в предложениях. Его тошнило от сюжета. Он не мог понять, что проку в хорошем стиле, если этим стилем излагается такая зверская муть.