Лягушка на стене
Шрифт:
Я, уже привыкший к профессиональному любопытству лесников, жизнерадостно сообщил, что определяю пол птицы, и в подтверждение своих слов извлек наружу и промерил окровавленным штангенциркулем два похожих на белые фасолины семенника. Судя по их размерам, это был половозрелый и активно размножавшийся самец.
— Вот, — сказал я Таське, продемонстрировав мужское достоинство трясогузки. — Это семенники.
— Кобел, значит. — У секретарши был свой взгляд на всякую мужскую породу. Она подумала, посмотрела на разложенные тушки и кладки птиц, на мой комбинированный маскарадный костюм «Король-Чума», и произнесла: — Кому только эти яйца нужны? — И
На пороге она задержалась, еще раз критически оглядела крахмальную пудру на моей одежде и физиономии, редкие перья, приставшие к рубашке и волосам, окровавленные руки и как бы про себя, задумчиво и, как мне показалось, с некоторым сожалением произнесла на прощанье:
— Нет, пожалуй, с тобой в постель я бы лечь не смогла. Спокойной ночи!
Через неделю, облазив все окрестности поселка и изучив редеющее с каждым днем птичье население, я стал совершать дальние вылазки.
Однажды мы с лесником заповедника договорились вместе пойти на многодневный таежный маршрут, условясь встретиться рано утром на окраине поселка. Вечером того же дня, едва я расстелил на столе газеты и стал готовиться к работе, в контору вошла Таська.
— Ну, ты, птичий доктор! — сказала она, глядя на разложенные мною блестящие инструменты. — Сегодня днем почтальон приходил. Тебе телеграмму принес. — И она протянула мне бланк.
Из телеграммы следовало, что завтра, неделей раньше оговоренного срока, прилетал мой коллега из Москвы. Надо было его встречать. Поход в тайгу откладывался. Я поднялся со стула, прикрыл бумагой птиц, скальпели и пинцеты и направился к выходу.
— Ты куда? — спросила Таська.
— К леснику. Надо его предупредить, что я завтра не смогу пойти, а то он утром зря ждать будет — неудобно получится.
— Так автобус сегодня не ходит — Федотыч опять набрался.
— Что ж делать, придется пешком.
— Пешком, сказал тоже! До его дома километров шесть с гаком будет. (Поселок был большой, вернее, сильно вытянутый вдоль единственной дороги.) Да, дела, — продолжала вслух размышлять Таська. — И мужа дома нет, у него ночное дежурство. Он бы тебя на мотоцикле доставил. А ты сам-то мотоцикл водишь? Бери да поезжай.
— Нет. В институте на военной кафедре только броневик научили водить.
Таська длинно и, как всегда, виртуозно выругалась, ловко связав одной фразой гнилую московскую интеллигенцию и ее военную подготовку.
— Пошли, — сказала она, подумав. — Сама отвезу.
Я потушил свет, закрыл дверь на ключ и двинулся следом за Таськой к ее дому. Но секретарша погнала меня к сараю.
— Иди за мотоциклом, а я пока пойду штаны надену. Не в юбке же рулить.
Я выкатил из сарая тяжелый темно-синий «Иж». Через минуту на улице появилась и Таська. Уже в штанах.
— Так, — сказала она, обойдя машину. — Мотоцикл, кажется, на ходу. Только, — и Таська снова припечатала соленое словцо, — стартер у него не работает. Муж никак не починит, мать его так! Я сейчас в седло сяду, а ты мотоцикл разгонишь. Как он заведется, так ты на сиденье и вскакивай. Хоть мотоцикл сумеешь разогнать, ветеринар куриный?
Я уперся руками в заднее сиденье и стал толкать мотоцикл с Таськой по деревенской улице. Машина набрала скорость, секретарша нажала на сцепление, мотор затарахтел, и мотоцикл рванулся вперед. Таська притормозила, подождала, пока я догнал гремящий «Иж», и крикнула: «Прыгай!..»
Каскадером я никогда быть не собирался, но тут пришлось. Я прыгнул вслед медленно уезжающему
— Ну, а теперь полный вперед, — сказала Таська и крутанула рукоятку газа. Мотор взревел, налетел встречный ветер, и поток каштановых Таськиных волос ударил мне в лицо.
По ходу поездки выяснилось, что у мотоцикла был еще ряд изъянов. Во-первых, ослабли тормоза. Во-вторых, отсутствовало резиновое кольцо, за которое мне нужно было держаться, а такое приспособление было отнюдь не лишним при езде на бешеной скорости по чудовищным ухабам, которые покрывали дорогу поселка. Я пытался держаться за края сиденья, но оказалось, что оно не привинчено к мотоциклу, а просто лежит на нем, как седло без подпруги. Поэтому при очередном толчке я почувствовал, что отделяюсь от машины вместе с сиденьем, как при катапультировании с подбитого самолета. Когда же мы с седлом приземлились на спину мотоцикла и металлические компоненты конструкции соприкоснулись у меня под гениталиями, раздался леденящий кровь скрежет, как будто внизу захлопнулся медвежий капкан. После этого я перестал цепляться за сиденье, предоставив ему свободно болтаться на мотоцикле, а сам привстал на подножках, как на стременах. Таська поняла мои мучения.
— Да ты за меня держись! — не оборачиваясь крикнула она, выдавливая из мотоцикла все возможные лошадиные силы.
Я поспешно выполнил ее приказание. Но юная матерщинница, как я упоминал, обладала миниатюрной фигуркой. Поэтому держаться мне было особенно не за что. Кроме того, у нее под блузкой оказалась то ли капроновая, то ли шелковая сорочка с крайне низким коэффициентом трения, что также не способствовало крепкой хватке. Оставшуюся часть пути мы так и ехали: на дороге, рельефом похожей на огромную стиральную доску, я все пытался покрепче сжать ускользающую из моих объятий Таську.
Темнело. Народ в поселке уже полил огороды, поужинал и теперь, наслаждаясь тихой вечерней прохладой, группировался на уличных скамейках. Повсюду виднелись бабки, обсуждающие поселковые новости. Наше появление на мотоцикле выглядело этаким экстренным выпуском последних известий (раздел «Скандальная хроника»). Таська-то подцепила московского научника и повезла куда-то на ночь глядя. Ишь как торопятся! А научник-то совсем голову потерял! Вон как в нее вцепился! Срамота!
— Вот здесь, — повернулась ко мне Таська, — я на прошлой неделе от гаишника ушла. Он на «Урале» был с коляской, а я на «ижаке» вон по той тропке, милиционер туда и не сунулся — знал, что не проедет.
Через минуту мы были у дома лесника. Таська загнала мотоцикл на пригорок, чтобы мне было легче его толкать. Я зашел к моему знакомому и объяснил ситуацию. Лесник, узнав, кто меня довез, только покачал головой:
— Ну и девка!
На обратном пути Таська зажгла фару. Ее прыгающий свет выхватывал на мгновение из густых сумерек заборы, приткнувшиеся к ним скамейки и любопытные, с сощурившимися глазами лица старушек, карауливших наше возвращение.