Лягушки
Шрифт:
— А улитки нынче в моде! — победителем произнёс Макар и чуть ли не с нежностью добавил: — И надоумила заняться ими она…
— Кто она? — спросил Ковригин.
— Как — кто она? — удивился Макар. — Я же рассказывал в прошлый раз. Хозяйка ресторана при дирижабле, который загорелся, подпрыгнул и развалился в воздухе…
— Вы сами видели?
— Что значит — сам! — рассердился Макар и ведро с улитками опустил на асфальт перрона. — Я всё делаю сам! И ем сам! И вижу сам! Конечно, возможны оптические иллюзии, согласен
— Серой? — поспешил Ковригин.
— Почему серой? Креветками. Варёными. С укропом, — сказал Макар. — Но разве могут креветки сравниться с виноградными улитками? Я как раз улитки подвозил… И вот опоздал…
Печаль была в глазах предпринимателя Макара. И даже не печаль, а тоска вековечная.
— И больше вы её не видели? — осторожно спросил Ковригин.
— Нет, более не видел, — тихо сказал Макар. И тут же будто спохватился: — Откуда же она теперь может взяться? Ты что, мужик? Если бы она тут хозяйничала, я бы уже на ахалтекинца накопил для верховых прогулок.
— Но вон там что-то обнесено забором, — сказал Ковригин.
— Не знаю. Не ведаю, — быстро сказал поставщик виноградных улиток. — А ты из-за неё, что ли, мужик, сюда мотаешься из Москвы? Сведения, что ли, какие собираешь?
— Мобильный искал на берегу, — угрюмо сказал Ковригин. — В прошлый раз обронил.
— Ну да, — кивнул Макар. — Дырка в кармане… Известное дело. Ну и как, нашел?
— Нет, — сказал Ковригин. Разговор начал его раздражать.
— Ещё бы! — рассмеялся Макар. — Узкопрудненские бабы глазастые. Они там шампиньоны собирают.
При этих его словах на западе, за насыпью полосы отчуждения, стало возноситься к небу нечто тёмно-серое, меняющее формы, отчего-то вызвавшее у Ковригина мысли о пороховнице Хмелевых. Вознеслось и пропало. По понятиям Ковригина там и пыхтел в усердиях дирижабельный завод.
— Дядя, а ты часом не шпион? — обрадовался Макар. — И вовсе не она и не виноградные улитки тебя интересуют! Промышленный шпионаж нынче в почёте. И в цене! Записка твоя о сведениях у меня хранится. Сведения-то у меня есть, но ты мне за них ничего не предложил. Подумай. Кино про ментов под фонарями посмотри… И приезжай ещё раз за мобильным. Может, и отыщем.
К радости Ковригина, с севера, от Лобни, прикатила электричка, и Ковригин впрыгнул в спешивший в столицу вагон.
А Макар с ведром виноградных улиток остался на платформе "Речник".
Поначалу последние слова бизнесмена Макара Ковригина позабавили. И в Среднем Синежтуре, городе обозостроителей, кому-то по привычке или отрыжкой старых служебных манер могли прийти в голову соображения о нём как о промышленном шпионе, засланном с заданием раздобыть секрет пятого колеса в здешних телегах. Юльке Блинову, например. Ковригин посмеялся про себя. Но потом призадумался. Впрочем, ненадолго.
Всерьез же его озадачило вот какое обстоятельство.
Фермер
Во дворе дома в Богословском переулке Ковригин углядел свою "семёрку". Привратница Роза машину не видела и тем более не знала, откуда она здесь очутилась. Может, и с почтой доставили.
— Синяя, что ли? — спросила она. — Нет, не видела. Не знаю. Я за двор не в ответе.
Дома Ковригина, едва успевшего повесить куртку в прихожей, призвал к разговору телефон в столовой. Звонил архитектор Алексей Прохоров, отец двух мальчишек Антонины. А о нём Ковригин в последние дни думал редко.
— Александр, — сухо сказал Прохоров, — это я, Алексей, бывший муж… По просьбе Антонины я поставил твою "семёрку" у тебя во дворе. Так что не удивляйся её явлению. Кстати, она в хорошем состоянии.
— Кто в хорошем состоянии? — спросил Ковригин.
— Машина! Машина в хорошем состоянии!
— А Антонина?
— Что Антонина?
— Ну… — Ковригин растерялся. — Антонина просила передать мне что-либо?
— Просила поблагодарить тебя, — сказал Алексей, — за то, что ты доверил ей, бестолковой неумёхе, на несколько лет дорогое для тебя средство передвижения…
— И всё?
— Пожалуй, всё.
— Я возвращаю вам портрет, — вздохнул Ковригин. — Или хуже того — больше я не буду играть с тобой и в твои игрушки. Это плохо. Это серьезно. А я уж хотел было найти способы примирения. Всё произошло по глупости. И глупость была моей. Ладно. Как дети?
— Нормально. Учатся. Интересовались, где их дядя. Искали на карте город Аягуз.
— А я был вовсе не в Аягузе, — сказал Ковригин. — В Синежтуре я был. Так получилось, что меня занесло в Синежтур…
— Что ты оправдываешься? — сказал Прохоров. — Аягуз. Синежтур. Твоя жизнь. Тебе и знать, где быть. Другим необязательно.
— Обида обидой, — проворчал Ковригин, — но зачем машину так картинно возвращать? Ко всему прочему я пешеход. А ей машина нужна хотя бы для того, чтобы детей возить в школу.
— Машин в Москве хватает, — сказал Прохоров. — Есть и у меня.
— Судя по твоему тону, — сказал Ковригин, — ты в такой же досаде на меня, как и моя сестрица. Хотя и не знаешь всех обстоятельств дела. А жаль. Я-то как раз хотел посоветоваться с тобой по поводу своей идиотской ситуации…
Ковригин замолчал. А ведь и впрямь именно с Алексеем и можно было потолковать о том, что с ним, Ковригиным, случилось в последние недели. Не бесполезны были бы для него разумные оценки или даже подсказки этого здравомыслящего человека. Но бывший муж Антонины молчал.