Лялин и Женя
Шрифт:
– Сходи посмотри, чего там. Будь другом, – решилась, наконец, Женька, изнывающая от любопытства.
– Отлупят, ты ж сама сказала, – нахмурился Максим, опасливо заворочавшись. Маленькая, желтовато-зелёная сопля в левой ноздре, заставила его громко зашмыгать носом, – Не пойду.
– А я своей маме скажу, чтоб она твоей ничего не говорила. Скажу, что ты мне помогал, – подмигнула хитрая Женька игриво, трогая сопливого пацанёнка за грязную ручонку.
– Сиськи покажешь – пойду, – вдруг само собой вырвалось у Максимки, разомлевшего от манящей близости сводившего его с ума девичьего тела, и опрометчиво смелый пацан
– Пошёл ты, мелкий гавнюк, – плюнула в его сторону взбешённая наглостью Женька, метая голубыми глазами злые искры, и горделиво поднялась во весь рост, – Без тебя обойдусь.
Хотя, конечно, страшновато.
– Ты чего дерёшься?! Дура! Я сейчас заору!
– Ну, и ори. Тебе же хуже.
Делая вид, что море ей по колено, а горы по плечу, с безумно трепыхающимся где-то в районе горла сердцем и мокрыми от пота подмышками, Женька открыла заднюю калитку и на секунду замешкалась, трусливо оглядываясь. Драка тридцатилетних баб – это вам не нежная девичья потасовка за понравившегося мальчика. Тридцатилетние и покалечить в запале могут, а то и вовсе убить. Эмоции-то на пределе. Да уж, очень глупо – с женатым мужиком, бессовестным и неосторожным, воду в колодце мутить. Очень не по фэн-шую. Женька задумалась. А так ли любит её Мишка Лялин? Подставил. Ведь подставил! Как пить дать, подставил! А какая же это ЛЮБОВЬ?
Во дворе было пусто. У соседей тоже никого. Вряд ли нежданных гостей мать позвала к себе в хату. Поганой метлой со двора гнать таких гостей.
– Мама! Мам, – тихонько позвала Женька, слегка приоткрывая дверь в теплую, уютную, приятно пахнущую опарой для теста, хату, – Ты здесь? – если что, уж Женька-то всегда успеет дать дёру, и через забор перемахнет, не оглядываясь. Ноги-то спортивные, легкие!
– Чего тебе, Женя? – слава богу, живая!
– Мама, мам! Как ты тут? Я не успела, а они уже здесь, – Женька, радостная от того, что мать живая и здоровая, заговорила суетливой скороговоркой, врываясь в комнату стремительно, как степной смерч.
– Дверь на засов закрой. На всякий случай. Редкостные мегеры, – Ирина сидела спиной к Женьке, и та не сразу заметила, что мать осторожно прижимает кусок сырого мяса, завернутого в полиэтиленовый пакет, к пострадавшему в драке лицу.
– Ой, мам! Чего эт ты?
– Да вот…
Огромный багрово-фиолетовый синяк в пол красивого Ирининого лица уже вовсю светил всеми оттенками бабской ненависти и расплывался прямо на Женькиных глазах.
– Ужас какой!
– Нормально. Я её лопатой огрела. По хребту. Она аж крякнула, сука. Думала, поубиваю их, тварей! Как же я, Женька, завелась! Слава богу, смылись. Жабы.
– Ой, мамка какая ты… Какая смелая! Спасибо!
– А за что спасибо? Ты хоть понимаешь, почему ТАК вышло?
Женька виновато замолчала. Лялин подставил. Не любит её. Самолюбие потешил и… А она дура. Полная дура.
– Ты извини, но бабы эти правы, – добавила мать уверенно и отвернулась, с отвращением поглядывая в зеркало, – Недели две теперь светить. Тьфу.
– Я его брошу, – тихонько буркнула себе под нос школьница, украдкой смахивая нечаянную слезу. Но Ирина ей не ответила.
Ольга
– Бабуль, а, бабуль! – довольная собой Ольга лежала на диване большим пузом
Бабка Феня недовольно закряхтела.
– Будет знать, кобель, как по малолеткам шляться. Да, бабуль? – не обращая внимания на бабкино недовольство, продолжала весело тарахтеть беременная внучка, размазывая сметану по тарелке.
Ой, ну её, эту старую. Грех, да грех. Грех – ситуацией не воспользоваться. Пару дней назад прожорливая в беременности Ольга нажралась чего-то прокисшего, проблевалась от души, а мужу сказала, что таблеток напилась. Хитрая! И родственникам всем сказала. Что траванулась. От горя, значит. Только ведьму старую наколоть не получилось. Но бабку, из ума выжившую, она и так обработает.
Даже в больнице полежала. Под капельницей, как надо. Бледная, зарёванная. Одно слово – молодец! Размалюют тётки рожу малолетке чахоточной (почему «чахоточной»? Ольга и сама не знала, просто слово, где-то когда-то прочитанное, очень ей нравилось), всеми оттенками фиолетовой грусти размалюют. Была Женька – будет пельменька. Ольга рассмеялась своим мыслям и тут же подавилась.
– Кхе-кхе-кхе…
– Нехорошая ты, Ольга! – беззлобно пожурила Ольгу бабка и грузно приподнялась со стула. Старые половицы визгливо заскрипели от её тяжелого веса, – Бог все видит, – она неспешно подошла к закашлявшейся внучке, забрала у той тарелку и помогла сесть, – Кто лёжа-то ест? Все у тебя не по-христиански.
– Кхе-кхе… Спасибо.
– Давай по спинке постучу.
Вот, старуха! Лёжа, не ешь. Мужу не ври. Что захочет Ольга, то и будет делать! Ей теперь всё можно. Её обидели!
– Ты сама-то христианка? Привороты делаешь, да отвороты. Мне бы сделала на Мишку, чего тебе стоит?
– Не буду тебе делать! Мишку тебе не приворожить никогда. Да и разве ОН тебе нужен, лиса хитрая?!
– Может, и не нужен! Но обидно же! Муж.
– Какой муж? Тебе Валерка всю жизнь муж.
– Молчи, бабушка!
– Тьфу.
Вспомнила о Валерке, тьфу на него. А на Мишку ей и вовсе фиолетово. Мужики – это бесконечное разочарование и расстройство, одна от них польза: деньги в дом приносят. Она, Ольга, за всю свою тридцатилетнюю жизнь ни дня не работала. И не собирается. Всыпать бы этой жареной «пельменьке» хорошенько, чтоб отвязалась! А еще лучше порчу наложить. Такой страстью к особе малолетней муж её благоверный изошёл, что даже завидно! Что там за девчонка такая, чтоб прям насмерть втрескаться?! А Ольгу никто ТАК не боготворил, не баловал. Даже в юные и прекрасные семнадцать. Настроение испортилось.
Валерка. Толку с того Валерки. Только детей строгать умеет, да сопли по харе размазывать. Брат его младший, Мишка, бесплодным оказался, вот старший и помог семью сохранить. А анализы спермограммы Ольга порвала. Не дура. Благо, Мишка, легкомысленный и невнимательный, хрен на своё здоровье положил.
Впрочем, есть и положительные моменты в этом многоугольнике: Валерка-то точно любит Ольгу. Даже не женится из-за нее, хотя бабам нравится, что очень лестно. И любовник неплохой. Ольга снова прилегла на подушку и мечтательно вытянулась. Вот, освободится от бремени и снова его попросит. Мужики-то деревенские брезгливые все, а Валерка не такой. Умеет языком пользоваться. Внизу живота неприятно заныло. Четвертым Ольга ходила тяжело, о сексе думать неуместно.