Лысая голова и трезвый ум

Костин Сергей

— Найдем директорский кабинет. В любом случае там есть телефон. Или что-нибудь в этом роде.

Проходим через большой зал. Скорее всего это операционная. Сотни две включенных компьютеров самостоятельно раскладывают карточные пасьянсы. Практически все выигрывают.

Мария больше не психует. После посещения столовой она превратилась в охотницу. Глаза на выкате, губы сжаты. Амур в памперсах твердо сжимает лук. Не завидую тому, кто посмеет встать у нее на дороге. Разорвет в клочья. Прапорщики, они такие.

Останавливаемся около автомата с газированной

водой. Мучает жажда. После короткого совещания прапорщик Баобабова самоотверженно пробует стакан воды на вкус. С сиропом. Замертво не падает, поэтому исследование считается завершенным с положительными результатами.

Автоматы с газировкой для нас как источник воды в пустыне. Утоляем жажду, размышляем вслух.

— Бермуды по сравнению с этим местом полная муть.

— Курорт, — подхватываю я.

— Точно. Там хоть океан. Есть куда пропадать. А здесь суша, хоть и тайга. Представляешь, Лешка! Лет через сто появятся здесь из прошлого воздушно-десантный полк под предводительством ученых и связистов. Вот удивятся местные власти!

— Чему удивляться? В тайге времени нет. Хоть сто лет, хоть двести. Медведь хозяин, браконьер прокурор.

Разбив на счастье стаканы, идем дальше. Времени на отдых нет. Решить все проблемы к чертовой матери, да смыться, пока душу не высосали.

Кабинет директора встречаем совершенно случайно. Отхожу от основного маршрута немного в сторону. Зачем отхожу, не важно. Главное, что упираюсь в тупике в роскошные импортные двери с табличкой «Директор». Двери чуть приоткрыты, поэтому нет необходимости пользоваться силой Марии. На счет «три» распахиваем створки настежь и вваливаемся, как нехорошие гости, внутрь.

На полную громкость работает телевизор. Транслируют рябое поле. В такой глуши поймать что-либо путевое, считаю, проблематично. Если нет прямой связи со спутником, то, почитай, нет связи с наиважнейшим из искусств.

На столе привычные чашки с горячим кофе. В пепельнице дымятся три сигареты. Баобабова, презрев страх, подскакивает к столу и докуривает, несмотря на все мыслимые и немыслимые опасности, одну один из хабчиков до мундштука.

— Это ж вещественное доказательство, — пристыжаю коллегу, поглядывая украдкой на идеально плоский телескоп телевизора размерами метр на два. У меня дома старенький «Горизонт» с ручным переключением трех каналов.

Кроме заинтересовавших нас в первую очередь телевизора и пепельницы с безопасными для жизни окурками, в директорском кабинете на кожаных креслах три полных комплекта одежды. Два из них с накрахмаленными халатами.

— Спеклись ребята. Думаю, от директора нам помощи не дождаться. Маш! Как думаешь, они испытывали боль, когда исчезали?

Мария откликается не сразу. Изучает аквариум, в котором не плавает рыбки. Ни золотые, ни обычные.

— Рыбу тоже поимели, — замечает она. — А от улиток только ракушки остались. Богато живут наши ученые. Аквариум, пепельницы полные. Так и я смогла бы в тайге зимы переживать. Боль? Нет, Лесик. Боль практически всегда неразрывно связана с большим количеством отторгаемой принудительно

крови. А я здесь еще ни капли не видела. Гигиенично, как в больнице.

Усаживаюсь за директорский стол. Рассматриваю бумаги. Ни одного вразумительного доклада. Одни графики, схемы. Без хорошего специалиста разобраться, чем в конечном счете занимались на данной зоне, не представляется возможным.

Это что? Фотографии? Перебираю стопку глянцевых снимков. Бородатый мужчина в цивильных очках, скорее всего, директор собственной персоной. Вот здесь он работает над бумагами. Здесь читает доклад. А вот…:

— Маша! Иди сюда.

Баобабова перегибается через стол и долго рассматривает фотографию, где бородатый очкарик стоит в обнимку с подозрительным человеком в длинном плаще. Лицо человека старательно засвечено. Но торчащая из кармана ромашка навевает некоторые мысли.

— Теперь понятно, кто похлопотал за нас перед генералом! — стучу кулаком по столу. Баобабова, как хороший напарник присоединяется. Стучать кулаками по чужим директорским столам вдвоем гораздо веселее. — А я все думаю, мы только-только организовались, а генералы, прям, в очередь к нам выстраиваются! Получается, что это нас Садовник под танки бросил? Сам, значит, не захотел комаров кормить. Нас послал.

— Мне он сразу не понравился, — от Машкиных ударов столешница начинает потихоньку трещать.

— Именно. Скользкий тип. Лицо скрывает. Ромашки портит.

— Сволочь?

— Определенно.

Выдыхаемся. Да и кулаки не железные. Дуб, он и в мебели дуб. Сразу не сломал, потом ничего не получится. Баобабова выуживает из пепельницы окурок посимпатичней и усаживается в кресло. Я, после приведения дыхания в нормальное состояние, взламываю ящики стола. Молодые лейтенанты всегда верили, что именно в ящиках директорских столов должно хранится наиболее важное имущество самих директоров.

И как говорят культурные люди, предчувствие меня не обмануло.

Верхний ящик Туго завязанные папки с бумагами. Отчеты, доклады, заявления, жалобы. Ничего существенного. Средний. Оплавленный кусок металла, внешним видом напоминающий пистолет. Ненужная теперь вещь. И, наконец, самый нижний. Одна единственная кассета для видеомагнитофона.

— Хо!

— Что-то интересное? — Баобабову после выкуренного окурка и допитого из всех трех чашек кофе слегка разморило. На сон потянуло.

— Это мы сейчас и узнаем.

Вставляю кассету куда положено, усаживаюсь в соседнее с прапорщиком кресло и нажимаю на воспроизведение.

На всю ширину экрана бородатый директор:

— … работает.

Лицо отдаляется, показывая всю площадь кабинета. В креслах утопают два грустных человека в белых халатах. С первого взгляда понятно, что состояние людей близко к определению « в зюзю». Несколько пустых бутылок из-под спиртного тому подтверждение.

— "Раз, раз…", — говорит лицо бородатого директора. Остальные присутствующие в белых халатах слабо реагируют на звуковые сигналы. Дергают поникшими шапочками нахлобучками и впадают в спячку.