Люба, любовь и прочие неприятности
Шрифт:
— На трос прицеплю, — сообщил он.
Господи, вот такой важный день, я сражаюсь за авторитет, а в деревню поеду прицепленная к трактору… потом шутить все будут, только ленивый не пошутит на тему неприспособленных баб в начальниках. Ехала в уазике своём на тросе за трактором, и снова реветь хотелось. Нельзя реветь, я же сильная, мать вашу женщина, сильная и с алыми ногтями! Тихомиров дотянул меня до ремонтной мастерской и бросил. Я из машины буквально вылетела — опаздываю! Понеслась к сельсовету, и как всегда, опоздала.
— Ну, что? — спросила я у Анжелы, бухгалтера.
Бухгалтером бабе быть можно,
— Красавчик, — мечтательно протянула она. — Господи, я минутку только его видела, а у меня прямо коленки задолжали… Правда, нисколько не преувеличиваю. Холостой! У нас тут все девки пришли, как на отбор невест, а ты…
И с сожалением посмотрела на мои старые тертые джинсы, простую клетчатую рубашку.
— Я не мужика ищу, — отрезала я. — Я работаю.
— И правда, о чем это я…
Встала, поправив супер короткую юбку, поправила и блузку в районе декольте — там ещё немного, и все сиськи наружу. И поплыла к себе в кабинет, ничего толкового я так и не добилась, ни от неё, ни от других. Новый хозяин нашей богадельни пробыл в сельсовете ровно пять минут и все. Бабы вздыхали и томно хлопали ресницами, а мужики от меня бегали. На мне ж проклятие, бойкот, твою мать.
— Да не будет он тут жить, — сказала я Светке по дороге домой.
Светка — мой верный друг и повар по совместительству. Если кому и могу выговориться, то только ей.
– А это тогда что? — ответила Света вопросом и пальцем ткнула.
Мы находились в самом сердце посёлка, на пересечении улиц Советской и Ленина, у нас улиц в девяностые никто не переименовывал…. Отсюда прекрасно было видно дорогу, ведущую к озеру и стройку века тоже. Дом строился здесь год. Теперь уже оброс забором, только крышу и видно… Но понятно — домина огромная. Зачем вот заморачиваться такой стройкой, если ты колхоз купил деньги отмывать?
— Может, дачу строит. Кто этих миллионеров поймёт…
И сама себе не поверила. Чётко понимала одно — перемены грядут. А тут ещё эти трактористы со своей ко мне не любовью… Страшно остаться без работы, но это ещё не самое страшное. Мне нужно было знать, как этого миллионера зовут. Никто не знал, словно вселенский заговор! Сегодня я могла его увидеть, он приезжал в сельпо, но мой уазик тоже участник того самого заговора. Светка свернула к себе я пошла одна. В мысли погрузилась глубоко и не заметила, как наступила в кровью лепешку — стало уже пригнали. Стояла на обочине, терла кроссовкой о траву и снова плакать тянуло — любимые кроссовки! По настоящему начинаю чувствовать, что весь мир против меня. Даже, коровы. Ещё и Маринка…
— Марина! — строго позвала я через забор.
Заходить не буду, снова мама начнёт причитать, что себя не берегу, и зачем мне эта работа, шла бы вон в сельпо продавщицей, или в отделение военкомата на половину ставки… Увидит, что я уставшая, начнёт жалеть, а жалости мне сейчас не нужно — совсем расклеюсь.
— Мам,
Девочки сидели под яблоней и играли, им дед построил грандиозный кукольный дом. Подружка дочки живёт в соседнем от бабушки доме, вот и тянуло мою сюда, как магнитом. И не забрать потом домой никак. Сейчас пять минут, потом ещё пять минут, потом мама выйдет начнёт причитать, в дом погонит ужинать, в баню, потом скажет оставайся ночевать, потом — зачем тебе отдельный дом, если мы живём рядом… Знаю, проходили.
— Пять минут прошло, — объявила я, глянув, на телефон. — Мариш, имей совесть, мама устала.
Дочка со вздохом отложила куклу. Казалось, даже слезы сморгнула — ещё не хватало. Идём домой, а она рассказывает — подружки папа то, подружкин папа сё… Меня снова комплексы начинают грызть, что не додумалась Маришку рожать от мужика понадежнее, который бы папу здесь изображал, а не из соседнего города.
А дочка стала совсем взрослой… Смотрю на неё — сердце замирает. Вот уже в первый класс собирается. А я не нанянчилась совсем. Хочется тискать её, целовать, тетешкать… Маринка позволяет, а потом мягко отсраняется — мама, я же большая. Счастье моё вредное… В ночью до сих пор ко мне приходит, благо живём мы вдвоём. Смотришь, тащит подушку с одеялом, в два часа ночи… Я лягу поближе, носом уткнусь в родную макушку и засыпаю. А сегодня не спится.
Мыслей — тьма. Одна другой краше. Они в том году начали появляться, мысли, что меня преследовали. Сначала начали строить этот огромный дом. Потом слухи пошли, что наш колхоз кто-то покупает… Теперь их подтвердили, а я до сих пор фамилию нового хозяина не знаю. И боюсь. А вдруг… Хабаров? Да нет, быть такого не может… Он забыл про меня давно. У него баб этих ещё больше, чем у меня тараканов в голове. И вообще он обещал через десять лет приехать, а только восемь с половиной прошло. И вообще, забыл он про меня, точно. Зачем я ему? Никогда этого не понимала… Я сама не верила в то, что Хабаров когда-нибудь приедет, никогда не верила, а сейчас мысли тревожные отогнать не могу.
— Мам, — позвала Маришка из темноты. — Ты чего не спишь? Вздыхаешь, вздыхаешь… Ты ничего мне сказать не хочешь? Я от твоих волнений сама уснуть не могу.
— Всё хорошо, — улыбнулась я.
Притянула дочку к себе, обняла крепче. И правда, все хорошо. И хорошо будет. Не Хабаров это, точно не он. И я почти успокоилась, я даже смогла перестать об этом думать.
Просыпаться наутро просто жутко не хотелось. Снилась всякая дребедень… например то, что в тот день кучу лет назад я все же пошла в привокзальный туалет с Хабаровым. Ага, пошла. И так мне там сним понравилось, что я выскочила за него замуж и нарожала кучу маленьких мальчиков Хабаровых.
Проснулась, и столько сразу ощущений и мыслей. Первая мысль — Господи, как я давно сексом не занималась. Особенно таким, как во сне. Вторая напугала — во сне у меня Маришки не было. Не нужно мне никакой жизни, если в ней моей дочки нет, пусть хоть всех миллионеров мира пачками предлагают. Пощупала ребёнка в серых утренних потемках — жив, здоров, сопит себе. Выдохнула. А главное ощущение — неудовлетворенность.
— Мам ты чего?
— Ничего, Мариш… снится дурное. И на работу не хочу.