Люба, любовь и прочие неприятности
Шрифт:
Это бабка. Собственной персоной. Стоит, руки в бока уперла, взглядом зорким рыщет по тёмному двору, точно меня ищет, зуб даю. У меня сразу кончик носа заныл, и все те места на теле, которые познакомились с её клюкой. Себя убеждаю — взрослый мужик! Миллионер вот, и вообще — красавец! Какого черта стоишь за углом прячешься? Бабушку боишься? Самому не смешно? Прислушался к себе — нет, ни хрена не смешно.
— Да нет никого, бабуль, — позвала Любка. — Идём домой тебе укол пора делать.
— Тебе лишь бы иголку в меня воткнуть, — проворчала бабка. — Дай мне клюку и фонарик! Щас я этого супостата на чистую воду то и выведу.
Я вздохнул — так легко все, похоже, не обойдётся. Пячусь
Лакированный, блестящий, с вензелями. Приоткрыл крышку — пустой, слава богу. Свет фонарика мазнул по стене, совсем близко уже, и после недолгих раздумий я крышку открыл совсем и внутрь залез. Закрылся. Мягонько, правда пыльно, и ноги не влезают, пришлось коленки подогнуть, упереться ими в обитый атласом потолок. Замер, лежу. Ничего ни хрена не слышно, и жарковато. Понял, что лежу в гробу первый раз, надеюсь нескоро снова сюда, полез за телефоном, сделал пару сэлфи, одно отослал Славке. Славка восхитился и тоже в гроб захотел, а я так немного собой возгордился. Словом те несколько минут в гробу я вовсе не скучал. А потом мне захотелось чихнуть. Так, что терпеть невозможно, хотя я пытался терпеть целую вечность. Но дурацкая пыль столетнего гроба… Я чихнул так оглушительно, что у самого уши заложило. А через мгновение крышка гроба распахнулась и в глаза мне ударил свет фонаря.
— Ты что в моем гробу делаешь? — спросила бабка скрипучим голосом.
— Фотографируюсь, — робким голоском ответил я чистую правду и руки на груди сложил.
Бабка прищурилась, посмотрела на меня задумчиво.
— И как тебе мой гроб?
— Богатый, — честно ответил я. — Красивый весь такой, атласный, с завитушками.
Фонарик щёлкнув погас, бабка спрятала его в карман, а я ослепленный до этого, на несколько секунд потерял способность видеть. Поморгал — снова вижу. Слежу за бабушкиными руками, думаю за нос она мне схватится, или клюкой ударит? А потом понял, что лежу тут в гробу совсем беззащитный, а вдруг она мне сливу сделает на самом ценном? И заерзал, пытаясь это самое ценное хоть немного прикрыть. Бабка вздохнула и вроде даже глаза закатила, так сразу в темноте и не поймёшь.
— Люба! — крикнула она. — Тут твой миллионер в моем гробу!
— Господи, — откликнулась Люба. — Что он там делает?
Звук шагов, ещё раз ослепили фонарём. Я начинаю чувствовать себя глупо, да ещё и телефон вибрирует, Славка желает знать где стоит гроб, он тоже хочет в нем фотографироваться. Пытаюсь выбраться, но неудобно. Сел, ноги свесил, сижу.
— Ты что в гробу делаешь? — переспросила меня Люба. — Книжек про вампиров начитался?
У меня терпение уже на исходе, и бабка смотрит внимательно, ответа ждёт. Ну, ладно, хоть клюкой не машет.
— Я пришёл, — терпеливо начал я. — А тут бабка. То есть, извините, бабушка. С клюкой и угрозами. Куда ещё можно спрятаться я не нашёл. Если вы меня не будете бить, уважаемая бабуля, можно я пойду?
Любка села на пол и засмеялась. Из дома прибежала девочка, стоит в дверях, на
— Марк, — сказала Любка, вдруг назвав меня по имени. — Бабушка на Лешку охотится…
Глава 25. Люба
— Ты ведёшь себя, как ребёнок, — мягко сказала я, с трудом заставив себя перестать смеяться.
— Твоя бабушка меня пугает, — покосился Хабаров на дом.
Бабушка с Маришкой ушли внутрь, мы сидим на крыльце. Хабаров мне фотографии из гроба показал, думаю, говорить ли ему, что он не первооткрыватель — бабушкин гроб манит многих. Завтра она будет браниться, выбивать из него пыль, может заставит меня постирать и выгладить подкладку. А то ж помереть в любой момент можно, а гроб запачкали.
— И вообще она в больнице лежала, — проворчал он.
— Её там разве удержишь… А ты не бойся, она после проявленного тобой героизма, она к тебе капельку подобрела.
Судя по всему в доброту бабушки Хабаров поверил не очень, но задумался.
— Если она такая добрая… может, отпустит ко мне с ночёвкой? Прямо до утра.
— Прямо до утра? — засмеялась я. — Пойду укол сделаю и спрошу.
Бабушка поворчала, но больше для вида. Вытянувшись в струнку, словно умирать приготовилась и вправду, смиренно приняла укол, ставить которые нужно было два раза в день. Обещала, что Зорьку сама доить не будет, позволит сделать это соседке, а потом отпустила меня восвояси, даже глядела казалось, лукаво.
Хабаров с воплем победителя перекинул меня через плечо и побежал к машине, которую предусмотрительно припрятал подальше от дома. Уже в машине озаботился, порядком меня растрогав:
— А если и правда козёл этот припрется?
— Не переживай, — успокоила я. — Моя бабушка не только тебя пугает.
Он кивнул и машина долетела до его дома на космической скорости. К слову, к старому дому, значит жены в нем больше нет, что не может не радовать. Но повсюду вижу следы её недавнего присутствия — салфетка, со следами губной помады небрежно брошенная на стол, молоко которое не из молока, Хабаров бы его явно пить не стал, в холодильнике стоит, и наконец кружевное белье в корзине для стирки. Фу. Бесит. Буквально закипаю и злюсь, даже не знала, что настолько ревнивая. Хабаров торопливо сдергивает белье со своей огромной кровати, которая занимает почти всю спальню, я смотрю и бешусь. Вдруг он с ней, с этой расчудесной принцессой, на этой самой постели… Хочу убивать.
— Блядь, — сказал Хабаров, который никак не мог запихнуть в наволочку подушку. — Блядь, как это люди делают? Да это ещё сложнее, чем доить корову!
— Это ты ещё пододеяльник вставить не пытался, — хмыкнула я. — Отдай.
Отобрала у него подушку. Смотрю на него — идеальная прическа обросла и торчит смешными вихрами. Так на своей подушке сосредоточился, лоб сморщил. Как будто… волнуется. Подумала вдруг — мы знакомы больше десятка лет. Когда то я говорила себе никогда. Но… сердце то обмирало. Эти гаденышем невозможно было не любоваться, его невозможно было хотеть. Сколько ночей в своей дурацкой общаге я мечтала о том, как ему уступлю, а потом своих же мыслей стыдилась? И сколько он преодолел, сколько упорства в нем, чтобы взять и приехать, Господи, да он целый колхоз купил. Он нас спас. А у нас только часы ворованные, машины, стога сена и надувные матрасы. Одна попытка переночевать вместе закончилась утренним вмешательство бабули. Ни одной целой ночи у нас не было. А теперь — будет.