Любавины
Шрифт:
– А чего бы ее, кажись, беречь, воду-то? – продолжал Сергей Федорыч. – Заложил коня да съездил на речку с кадочкой. Нет! Он прямо на дыбошки становится: не лей зря воду – и все! Я и подумал тогда: не хлеб ли лежит у них там, под баней-то?
Кузьма смотрел в рот Сергею Федорычу, слушал. Но тот кончил свой рассказ и тоже смотрел на Кузьму.
– А зачем им его под баню-то прятать?
– А куда же его прятать? Тебе в голову придет искать хлеб под баней?
– Так он же сгниет там!
–
– Чего же ты раньше-то молчал?
– Чего молчал! – Сергей Федорыч рассердился. – Родня небось были!… – рыжий клинышек бородки его опять запрыгал вверх-вниз, он отвернулся, высморкался и опять вытер глаза рукавом вылинявшей ситцевой рубахи. – Вот и молчал. Скажи тада, дочери бы житья не было. А счас мне их, змеев подколодных, надо со света сжить – и все. Не ной моя косточка в сырой земле, если я им что-нибудь не сделаю, – эти слова Сергей Федорыч произнес каким-то даже торжественным голосом, без слез.
Кузьма в душе еще раз поклялся отомстить за Марью.
– Дак вот я и думаю, как у их этот хлеб взять?
– Возьмем, да и все.
Видно, Сергея Федорыча такая простота не устраивала, он хотел видеть здесь акт мщения.
– Тогда скажите, когда найдете: это я подсказал, где искать.
– Может, его нет там…
– Там! – опять рассердился Сергей Федорыч. – Я уж их изучил. Там хлеб! Говорят – надо слухать.
Когда стемнело, к Любавиным явились четверо: Кузьма, Федя Байкалов, Пронька Воронцов и Ганя Косых.
Емельян Спиридоныч вечерял.
Когда вошли эти четверо, он настолько перепугался, что выронил ложку. Смотрел на незваных гостей и ждал. Михайловна тоже приготовилась к чему-то страшному.
– Выйдем, хозяин, – сказал Кузьма, не поздоровавшись (из четырех поздоровались только Ганя и Пронька).
– Зачем это?
– Надо.
– Надо – так говори здесь, – Емельян Спиридоныч начал злиться, и чем больше злился, тем меньше трусил.
– Пойдем, посвети, мы обыск сделаем. И пошевеливаться надо, когда говорят! – Кузьма помаленьку терял спокойствие.
– Ишь какой ты! – Емельян Спиридоныч смерил длинного Кузьму ненавистным взглядом (он в эту секунду подумал: почему ни один из его сыновей не стукнул где-нибудь этого паскудного парня?). – Лаять научился. А голоса еще нету – визжишь.
– Давай без разговоров!
Емельян Спиридоныч встал из-за стола, засветил еще одну лампу и повел четверых во двор. Он был убежден, что ищут Егора. Даже мысли не было о хлебе. Давно все забылось. Успокоились. И каковы же были его удивление, растерянность, испуг, когда Кузьма взял у него лампу и направился прямо в баню. Но это
Трое идущих за ним обошли его и скрылись в бане.
Емельян Спиридоныч лихорадочно соображал: взять ружье или нет? Пока он соображал, в бане начали поднимать пол – затрещали плахи, противно завизжали проржавевшие гвозди…
Емельян Спиридоныч побежал в дом за ружьем.
Увидев его, белого как стена, Михайловна ойкнула и схватилась за сердце: она тоже подумала, что Егор потайком вернулся и его нашли.
Емельян Спиридоныч трясущимися руками заряжал ружье.
– Да что там, Омеля?
– Хлеб, – сипло сказал Емельян Спиридоныч.
– Осподи, осподи! – закрестилась Михайловна. – Да гори он синим огнем, не связывайся ты с ними. Решат ведь!
Емельян Спиридоныч бросил ружье и побежал в баню.
– Гады ползучие, гады! – заговорил он, появляясь в бане. – Подавитесь вы им, жрите, собаки!… Тебе, длинноногий, попомнится этот хлебушек…
Пронька орудовал ломом, Федя светил.
Подняли четыре доски. Пронька с маху всадил в землю лом, он стукнул в глубине о доски.
– Вот он… тут! – сказал Пронька.
Емельян Спиридоныч повернулся и пошел в дом.
Кузьма, растирая ладонью ушибленное колено, бросил Гане:
– Гаврила, давай за подводами.
– 21 -
Кондрат узнал обо всем только утром. Фекла пошла за водой к колодцу, а там все разговоры о том, как от Любавиных всю ночь возили на бричках хлеб. Фекла не стала даже брать воду, побежала домой.
– Наших-то ограбили! – крикнула она.
Кондрат подстригал овечьими ножницами бороду. Бросил ножницы, встал.
– Что орешь, дура?
– Хлеб-то нашли ведь!
Кондрат как был, в одной рубахе, выскочил на улицу и побежал к отцу.
Емельян Спиридоныч сидел в углу, под божницей, странно спокойный, даже как будто веселый.
– Проспал все царство небесное! – встретил он сына. – Хлебушек-то у нас… хэх!… Под метло!
Кондрата встревожило настроение отца:
– Ты чего такой?
– Какой? Сижу вот, думаю…
– Как нашли-то?
– Найдут! Они все найдут. Они нас совсем когда-нибудь угробют, вот увидишь.
– Все взяли?
– Оставили малость на прокорм… – Емельян Спиридоныч махнул рукой.
Кондрат скрипнул зубами.
– Знаешь, что я думаю? – спросил отец.
– Ну?
– Петуха им пустить. Школа-то стоит?…
– Какой в ней толк, в школе-то?
– Дурак, Кондрашка! Сроду дураком был…