Люби меня в полдень
Шрифт:
Он неторопливо исследовал языком её рот и одновременно вошёл в неё, сжав руками текучий тёмный шёлк её волос. Она тоже хотела двигаться, но он крепко держал её, снова и снова даря ей удовольствие, пока каждый её вздох не превратился в стон и её не охватила неостановимая дрожь.
Беатрис зарылась ступнями в простыни, её ногти вонзились ему в спину. Он любовно вглядывался в потерянный, зачарованный взгляд жены и ему даже нравилась эта лёгкая боль. Она вот-вот начнёт биться под ним от наслаждения, по всей её бархатной коже уже разливался акварельно-нежный румянец. Но ему пока не хотелось, чтобы всё заканчивалось,
Беа вскрикнула и подняла бёдра:
— Кристофер, пожалуйста...
— Тсссс...
Он заставил её опуститься, поцеловал в шею, медленно провел по груди. Потом взял в рот её сосок и начал гладить его зубами и языком, оставляя за собой влажный, горячий след. Из горла её начали вырываться тихие хриплые звуки, а мускулы у неё внутри безудержно сжимались и разжимались. Он послушался этого ритма, проникая глубже и позволяя ей сжимать себя, и снова выходя.
— Посмотри на меня, — прошептал он, и она, подняв ресницы, распахнула глаза, открывая ему свою душу.
Он подхватил её ладонью под затылок, приник к её губам и вошёл в неё так глубоко, как не входил никогда прежде. Она приняла его, обвила его руками и ногами, цепляясь за него всем телом. Ритм стал жёстким, быстрым, диким, необузданным, он подчинялся стремительному жадному движению её бёдер. Она выгнулась дугой, и её забила дрожь, её плоть сжимала его в конвульсиях долгожданного, изматывающего освобождения.
Некоторое время они не могли двигаться. Кристофера переполняло чувство удивительной открытости, незащищённости. Его рука блуждала по телу жены, ведомая не желанием, но благоговением. Беатрис потянулась и обвила ногой его бёдра, положила ему руку на грудь. Потом приподнялась и потёрлась губами и носом о волосы на его груди. Он лежал неподвижно, позволяя ей играть и исследовать его, как ей вздумается.
Когда они наконец встали с постели, их одолела эйфория. Кристофер настоял на том, чтобы лично искупать её, вытереть и расчесать ей волосы. Она сходила за его халатом и сидела рядом с ванной, пока он купался сам, время от времени наклоняясь, чтобы украсть его поцелуй. Они придумывали друг для друга ласковые прозвища. Мелочи семейной жизни, бессмысленные и вместе с тем исполненные глубочайшего смысла. Они собирали их, точно так же, как собирали слова или воспоминания — всё, что казалось им особенным.
Беатрис потушила все лампы, кроме одной, на ночном столике.
— Пора спать, — прошептала она.
Кристофер стоял на пороге и наблюдал, как его жена укрывается одеялом, а слабо заплетённая коса змеится у неё по плечу. Она смотрела на него взглядом, который успел уже стать для него привычным... терпеливым и ободряющим. Взглядом Беатрис.
Даже целая жизнь рядом с такой женщиной — это пугающе мало.
Кристофер глубоко вздохнул и решился.
— Я лягу слева, — сказал он и погасил последнюю лампу.
Лёг в постель рядом со своей женой и обнял её.
И они спали вместе до самого утра.
Эпилог
26 июня 1857
Гайд
Кристофер с другими бойцами стрелковой бригады ждал на широкой поляне в северной части Гайд-парка. Поле, шириной в полмили и длинной в три её четверти собрало девять тысяч солдат, представляющих всю силу английской армии. Моряки, драгуны, стрелки, гусары, рейтары, артиллеристы — кого там только не было! Всё вокруг сверкало в лучах яркого солнца. Утро выдалось тёплое и ясное, солнце, казалось, решило поджарить разом сто тысяч человек, ожидающих начала первой церемонии вручения креста королевы Виктории.
Солдаты в полной униформе ужасно страдали. Одни от жары, а иные от зависти.
— У нас самая уродливая форма во всей Империи, — проворчал один из стрелков, оглядывая блестящий наряд стоявших по соседству гусаров. — Ненавижу этот мрачный темно-зелёный цвет.
— Бегая туда-сюда по передовой в золотом и алом ты бы стал неплохой мишенью, — ответил другой стрелок с упреком. — Тебе бы живо задницу отстрелили.
— А мне плевать. Женщинам нравятся красные мундиры.
— Ты предпочитаешь женщину неотстреленной заднице?
— А ты нет?
Другой солдат ничего не ответил, и это положило конец спору.
Кристофер слабо улыбнулся. Он бросил беглый взгляд на навес, установленный недалеко от галереи Гросвенор-гэйт, где сидело семь тысяч счастливчиков, купивших билеты. Беатрис была там вместе с остальными Хатауэйями, а ещё там сидели дедушка, Одри, двоюродные сёстры и братья. После окончания этой хорошо продуманной и никому не нужной церемонии, Кристофер вместе со всем своим шумным семейством отправится в отель «Ратледж». Там их ждёт семейный ужин, праздник и веселье. Гарри Ратледж намекнул, что приготовил для всех некое особенное развлечение. Зная Ратледжа, их могло ожидать что угодно: от оперного трио до группы дрессированных обезьянок. Со всей очевидностью можно было сказать только, что раз Хатауэйи в Лондоне, ужин непременно пройдёт шумно, суматошно и весело.
На этот семейный ужин приглашён также и Марк Беннетт, который недавно продал свой патент и как раз готовился вступить во владение небольшой торговой флотилией своей семьи. Ему потребовались многие месяцы, чтобы оправиться от нанесённых войной травм, и выздоровление пока отнюдь нельзя было назвать полным. Однако, продолжительное пребывание в доме Феланов принесло ему неоценимую пользу. Беннетт потихонечку восстанавливал свой душевный покой — необходимый, хотя и болезненный процесс. Друзья оказывали ему поддержку и понимание, и он постепенно становился самим собой.
Теперь он всё больше и больше походил на лихого, остроумного повесу, каким и был когда-то. Долгие верховые прогулки по деревенским полям вернули его щекам здоровый румянец, а мускулам — былую силу. Даже после возвращения в родовое поместье, в Глочестершир, Беннетт часто приезжал к Кристоферу и Беатрис в Ривертон. И так получилось, что в один из этих приездов он встретил у них Одри.
Её реакция на высокого, темноволосого солдата в отставке изрядно всех поразила. Кристофер никак не мог понять, почему его энергичная невестка внезапно становилась застенчивой и неловкой, лишь только Беннетт оказывался рядом с ней.