Люби меня в темноте
Шрифт:
— Видимо, увлеклась осмотром достопримечательностей.
— За кого ты меня принимаешь? За свою ослепленную любовью жену? Ты снова разочаровал ее, да?
Я не ответил. Я молча ждал, когда она продолжит наказывать меня своими словами, хотя они не могли причинить мне никакого вреда. Меня было невозможно пронять. Ни ей, ни кому бы то ни было.
— Я думала, ты не такой, как остальные мужчины этой семьи, но, судя по всему, ошибалась. Ты снова кого-то завел?
Я покачал головой и ослабил свой галстук.
— Нет. Я обещал вам, то было в
Она медленно, с подозрением оглядела меня. Возможно, зная, что я нагло вру.
— Хорошо. Потому что тогда я говорила совершенно серьезно. И твой отец, и твой дед — они оба разочаровали меня. А если к ним присоединишься и ты, если она подаст на развод, то ты будешь вычеркнут из завещания. Все просто. Мне надоело, что наша фамилия ассоциируется с подобной вульгарностью.
Моя бабка высказалась, и ей было плевать, каким образом я буду выкручиваться. Но я знал, что хрена с два позволю ей отнять мои деньги. Неужели я зря терпел ее все эти годы? Наследство было моим.
— Я понял, — тихо произнес я.
— Замечательно. Полагаю, ты придумаешь, что надо сделать.
Я встал, чтобы помочь ей подняться, но она взмахом руки остановила меня. Медленно, но уверенно встала сама, дошла до двери и открыла ее. В коридоре стоял, ожидая ее, старина Дон — ее верный водитель. Он немедленно предложил ей руку, и она, положив свою сморщенную лапку на черный рукав его пиджака, повернулась ко мне, чтобы сделать заключительный залп.
— Не разочаровывай меня, Уильям.
Она ушла, не бросив больше ни взгляда на своего непослушного внука, а во мне, словно пролитые чернила, растеклась граничащая с ненавистью неприязнь к Валентине. Почему она не сделала, как я хотел? Зачем осталась в Париже?
Я запланировал поездку туда, чтобы успокоить ее. Перед нашими годовщинами она всегда становилась раздражительной и плаксивой. Но в последнюю минуту возникли дела, затем Брук захотела, чтобы я забрал ее на ночь, после чего мой интерес к поездке угас. Я предполагал, что Валентина вернется домой. Кто же знал, что именно в этот момент она наконец-то взбрыкнет. Валентина, черт бы ее побрал, всегда умела выбирать наихудшее время.
Сердито отбросив мысли о ней, я поднимаюсь и, отправив теннисный мячик скакать по ковру, встаю напротив окна от пола до потолка. Потирая шею, я смотрю на вечерний город. Повсюду огни. Все пульсирует жизнью — по ту сторону стеклянной стены.
Я хмыкаю. Каким же наивным мальчишкой я был, пока не узнал, что даже за самыми идеальными с виду фасадами прячется зло. Я часто гадаю, каким бы я стал, будь мой отец вменяемым человеком. Может, моя жизнь сложилась бы по-другому? А если бы меня усыновила другая семья?
Было время, когда у меня появилась надежда.
Она пришла в обличье высокой молодой женщины с копной волос цвета молочного шоколада. Валентина… В ней было столько жизни, столько энтузиазма. Я бросил на ее простодушное лицо всего один взгляд и почувствовал, что мир, возможно, не так уж и плох. Я хотел верить в то, во что верит
Однако, как бывает со всем, что построено на шатком фундаменте, вскоре в моих фантазиях появились трещины, и они медленно обвалились и превратились в пыль. Я хотел, чтобы Валентина спасла меня от себя самого, и какое-то время считал, что она сможет, но я ошибался. Меня невозможно было спасти. И надежда трансформировалась в отчаяние, а красота земли обетованной отодвинулась недосягаемо далеко.
Ее любовь начала душить меня. Я не мог находиться с ней рядом без чувства раздражения и разочарования. Потому что она оказалась не такой, как я думал. Она была слабой, зависимой. Любовь ко мне сделала ее жалкой. Превратилась в удавку, затянутую на шее, которая не давала дышать.
Валентина. Когда-то моя надежда, сейчас она — та, кто может уничтожить все, над чем я упорно работал и к чему шел. Но хрена с два я позволю ей это сделать.
Я слышу, как через несколько дверей часы деда Ларри бьют полночь. Я собираю вещи, спускаюсь в гараж, сажусь в машину и отправляюсь домой.
Но пока я еду по городу, мысли по-прежнему терзают меня. Я думаю о своей семье. О своем прошлом. О настоящем. О Валентине. Сжав руль, я перестраиваюсь в другой ряд и решаю не ехать домой.
***
Брук берет мой член в руку, подводит его себе между ног и трет им свой клитор. Прислонившись спиной к изголовью кровати, я смотрю на ее великолепные титьки, пока она вталкивает в себя мою плоть и покрывает ее своей страстью. Эта женщина создана для секса со мной — в отличие от моей фригидной жены, которую каждый раз приходится чуть ли не умолять.
Обхватив пальцами ее талию, я трахаю ее быстро и жестко. Наклоняюсь и до крови прикусываю ее грудь, а она бьет меня по лицу. Мое сознание заволакивает темнота. Я переворачиваю ее на спину и вторгаюсь в нее одним резким толчком, наслаждаясь ее криками страсти и боли. Когда она начинает бороться со мной, царапать мою спину и руки, я обхватываю ее нежную, хрупкую шею и сжимаю ее, а потом смотрю, как она хрипит, пытаясь вдохнуть, пока мой член безжалостно — и жестоко — долбит ее. Наши тела покрывает пот. Комната пахнет, как наши грязные души. И, черт побери, мне это нравится.
Она кончает первой — глаза закрыты, стенки вагины с силой пульсируют, сжимая мой член. Поняв, что не могу больше сдерживаться, я выхожу из нее и изливаюсь ей на живот. Моя голова запрокинута, из груди рвется крик от ослепительной мощи оргазма.
Позже я лежу на кровати и смотрю, как она, обнаженная, выходит из ванной. Пока она вытирает волосы, я с извращенным удовлетворением разглядываю красные пятна, оставленные мной на ее теле.
— Вероятно, какое-то время я не смогу встречаться с тобой.