Люби меня вечно

Картленд Барбара

Монахиня тоже села. Солнце, заглянув в окно, осветило ее лицо, подчеркивая его прекрасные точеные черты, гладкую безупречную кожу. Тонкие, с длинными пальцами и слегка проступающими венами руки настоятельницы были сложены на коленях. Герцог не мог не почувствовать умиротворенности и покоя, которые исходили от этой женщины.

— Эме рассказала мне обо всем, что произошло с ней с тех пор, как она покинула монастырь, — спокойно произнесла

настоятельница.

— Я приехал, чтобы забрать ее, — отрезал герцог. — Я увезу ее с собой в Англию. Она станет моей женой. И если кому-нибудь придет в голову интересоваться ее происхождением, я пресеку это в корне.

— И вы полагаете, что Эме сможет быть счастлива, зная, что ее счастье таит угрозу для ее матери?

— Я полагаю, что такого не случится. Уверен, что смогу свести на нет все усилия герцога де Шартра.

— Однако помешать слухам не в ваших силах.

— Это не имеет никакого значения!

— Почему же?

Герцог взглянул на настоятельницу с удивлением. Наступило молчание. Молчание, поразительное по своей значительности. Казалось, все будущее зависит от ответа, которому предстояло прозвучать. Медленно, словно с трудом, герцог наконец произнес:

— Потому что я люблю Эме.

Его глаза, в которых остались лишь боль и мольбы, встретились с темными глазами монахини.

— Люблю ее, — повторил герцог, — и надеюсь, что она любит меня. Я недостоин ее любви, но я сделаю для счастья Эме все, что смогу. И этим, надеюсь, искуплю свое прошлое.

Он понимал, что проходит суровое испытание. В какой-то момент ему показалось, что он не выдержал его. Но затем на губах монахини мелькнула едва заметная улыбка.

— Помогите, святая мать! Прошу, помогите! Я отчаянно нуждаюсь в сострадании! — взмолился Себастьян.

Еще ни разу в жизни гордый герцог Мелинкорт не склонял головы, но сейчас его голос был искренен.

— Эме оказалась права, — тихо ответила мать-настоятельница, — и я помогу месье герцогу, поскольку верю, что в вашей любви вы найдете Бога, раскаявшись в прошлых грехах.

— Клянусь вам в этом!

— Никто из нас не способен на большее! Это усилие, которое много значит.

Мать-настоятельница коснулась креста на груди.

— Когда вы вошли, у меня был только тот план, о котором просила Эме: она остается в монастыре и сегодня же вечером принимает постриг.

— Сегодня! — Слово еле слышно слетело с губ герцога, и он смертельно побледнел.

—

Все уже готово для таинства. Но сейчас у меня появился другой план. — Она помолчала. — В Часовне лежит тело нашей усопшей сестры. Она была очень стара, родственников у нее нет. Хоронить ее должны завтра, но я еще не давала распоряжений по этому поводу, тем более — письменных.

Лицо герцога неожиданно посветлело и помолодело, словно кто-то в одну минуту снял с него весь груз прожитых лет.

— Мои книги покажут, что молодая послушница по имени Эме, младенцем оставленная матерью у нашего порога, скончалась неожиданно в результате тяжелой пневмонии, — твердо произнесла настоятельница. — Конечно, грешно обманывать кардинала, но еще хуже, если дитя, сердце которого принадлежит иному миру, примет постриг, даже если она готова на это ради спокойствия близких.

— Как мне благодарить вас? — выговорил герцог дрожащим от волнения голосом.

— Сохраните мою Эме в чистоте, не допустите, чтобы ее запятнали зло и разврат, которые, боюсь, скоро уничтожат прекрасную Францию. А теперь, сын мой, вы должны действовать очень быстро. Уезжайте, и уезжайте немедленно!

С этими словами монахиня вышла из комнаты, а через несколько минут вернулась вместе с Эме. На той был черный плащ, но непокрытые золотые волосы сияли. Казалось, строгую суровую келью внезапно залил солнечный свет.

— Эме! — смог лишь промолвить герцог.

— Монсеньер! — Крик радости, словно птица, взлетел к небесам.

Они стояли, глядя друг на друга, а настоятельнице, наблюдавшей за ними, казалось, что их сердца и души беседуют между собой.

— Вам надо уезжать! — Голос монахини разбился о нечто столь прекрасное, что оба обернулись к ней почти с изумлением, словно их свергли с небесных высот, на которые они поднялись вместе.

— Да, мы едем к побережью! — воскликнул герцог.

Он повернулся было к двери, но Эме остановилась перед настоятельницей.

— Прошу вас, святая мать, благословите нас! — с мольбой произнесла она, протянув к старой монахине маленькие руки. Герцог взял девушку за руку, а потом, почувствовав, чего ждет от него любимая, Мелинкорт опустился на колени и впервые с тех пор, как был еще ребенком, начал молиться, чтобы Бог благословил его любовь. Он не сомневался, что она станет путеводной звездой всей его жизни.