Люби меня вечно

Линдсей Джоанна

Тем не менее ей решительно не понравилось поведение шотландцев. Она три раза жаловалась управляющему, но они так и не утихли. Хорошо еще, что с ней не было отца: он бы закатил жуткий скандал.

Неприятно, что она наговорила грубостей одному из шотландцев, когда утром столкнулась с ним в коридоре. Бедняга еле продрал глаза, но к тому времени, когда она гордо удалилась, излив на него все свое раздражение, они у него чуть ли не на лоб полезли. Несколько часов спустя, в дороге, она раскаялась в своем раздражении. Она редко выходила из себя и не могла оправдать свой гнев даже усталостью.

Новая

камеристка Мэри ничем ей не помогала. Она оказалась еще более неподготовленной путешественницей, чем Кимберли. Ее постоянные жалобы при каждом толчке кареты, задержке в пути или ухудшении погоды вывели бы из себя даже святого. Но по крайней мере она хотя бы отдыхала ночью — спала как убитая.

В довершение всех неприятностей Кимберли простудилась. От бесконечного чихания нос покраснел, как вишня; тело ломило от тряской дороги; голова, казалось, вот-вот расколется от боли. Но нужно было держаться прилично и произвести на их светлостей благоприятное впечатление. Просто смешно! Да они только взглянут на нее — и придут в ужас от того, во что ввязались.

Тем не менее делать было нечего. Она приехала в Шерринг-Кросс. Лакеи в пышных ливреях уже подходили к карете, чтобы помочь ей выйти. Огромные парадные двери были распахнуты. Ей ничего не оставалось, как только войти.

При столь неблагоприятных обстоятельствах она надеялась — нет, молилась, — чтобы сначала ее провели в отведенную ей комнату и чтобы она встретилась с их светлостями после того, как немного придет в себя. Но ей не повезло. Сама герцогиня Ротстон встречала ее в огромном холле.

Увидев друг друга впервые, обе были в некоторой степени поражены. Кимберли не ожидала, что молодая супруга Сент-Джеймса окажется такой миниатюрной и такой немыслимо прекрасной. Конечно, можно было и догадаться. Она встречалась с герцогом лет десять назад, когда ему было всего двадцать, и даже тогда, хотя маленькие девочки на такие вещи особого внимания не обращают, он запомнился ей как необыкновенно красивый мужчина. Так что вполне естественно, что жена у него хороша собой. Но чтобы настолько!

Меган Сент-Джеймс была воплощением яркой красоты. Ее огненно-медные волосы совершенно не соответствовали идеалу моды, но необыкновенно ей шли. Темно-синие глаза излучали тепло и дружелюбие; фигура, не испорченная первыми родами, была стройна и женственна.

Рядом с ней Кимберли почувствовала себя неуклюжей замарашкой. В их маленьком городке в Нортумберленде не могли угнаться за модой. "К тому же она только-только сняла траур, и одежда мешковато сидела на похудевших плечах. Это, правда, было не очень заметно под огромным зимним пальто, в котором она путешествовала, — по крайней мере до тех пор, пока один из лакеев не помог снять его.

Меган, когда первое удивление прошло, решила, что новое платье, подогнанное по фигуре, более мягкая линия прически и припудренный нос сотворят с леди Кимберли чудеса. Конечно, она не будет первой красавицей сезона (что очень обидно), но тут уж ничего не поделаешь. Не может же каждая юная мисс, попадающая на ярмарку невест, быть писаной красавицей.

Меган решила, что все могло быть гораздо хуже. По крайней мере эта леди не уродлива. Кимберли Ричарде оказалась

просто… ну… В голову пришло только одно: неприметной. А глаза у нее красивые: чистого темно-зеленого цвета. Просто на то, чтобы выдать ее замуж, может понадобиться немного больше времени, чем они рассчитывали.

Тут Кимберли громко чихнула, вероятно, чтобы сделать встречу еще более незабываемой. А тут еще она обнаружила, что оставила свой кружевной носовой платочек в карете. Она чуть было не запаниковала — но тут Меган лучезарно улыбнулась, заиграв ямочками.

— Простуда? — с пониманием спросила она. — Обидно. Но ничего удивительного — такая ужасная погода!

Кимберли удивилась улыбке герцогини и тону, которым были произнесены эти якобы сочувственные слова. Она даже замерла, посчитав себя обиженной, но решила, что измучившись в дороге, могла понять хозяйку дома не правильно. Поэтому она лишь сказала:

— Я сейчас вернусь, ваша светлость. Кажется, я кое-что оставила в карете.

Не вдаваясь в дальнейшие объяснения и не дав герцогине остановить себя, она открыла входную дверь. Карета все еще должна стоять у дверей — Мэри осталась присматривать за тем, как будут выгружать багаж. Но Кимберли увидела совсем другое.

За дверью, подняв кулак, чтобы постучать (он еле успел его отдернуть и не попасть ей в лоб), стоял необыкновенно интересный мужчина. Он был высокий, очень высокий, почти семи футов роста. Кимберли завороженно застыла — он был невероятно хорош собой.

Его темно-каштановые волосы были стянуты сзади, чтобы ветер не трепал их. Случайный луч солнца, упавший из-за туч, на мгновение высветил в густых кудрях рыжие искры. В светло-зеленых глазах искрился смех, потухший под ее пристальным взглядом. Он был не просто очень высок, но еще и мощно сложен: ноги напоминали стволы деревьев, грудь — огромную бочку, и все это — крепкое, мускулистое.

— Чем глазеть на меня, девица, почему бы не посторониться и не дать мне войти?

Голос его оказался низким, раскатистым и удивительно мелодичным — отчасти благодаря легкому шотландскому акценту. Видимо, он был из тех, кому не нравится, когда на них глазеют. Но как можно было удержаться? Кимберли никогда еще не приходилось видеть таких высоких мужчин и к тому же таких красивых (ну, может быть, за исключением герцога Ротстона).

Она настолько смутилась, что не могла ни двинуться, ни слова сказать, и когда вдруг ощутила щекотание на верхней губе, подняла руку и вытерла под носом рукавом. Это было ужасной ошибкой, которой не допустил бы и ребенок, не то что взрослая женщина, а она даже не осознала, что сделала, пока не услышала, как он хмыкнул.

Этот звук в тысячу раз усугубил ее смущение. А тут еще он взял ее за талию и просто убрал с дороги!

Но заалевшие щеки, которые теперь по яркости соревновались с кончиком носа, остались незамеченными, благодаря тому что герцогиня Ротстон и незнакомец наконец увидели друг друга. Кимберли, по-прежнему глазевшая на него, сразу же заметила его восторг при виде герцогини. Он буквально светился от удовольствия и радости: губы раздвинулись в искренней улыбке, зеленые глаза заискрились смехом. Ей казалось, что он готов заплясать от восторга.