Лев Озеров, вы стали мне опорой,На слабости мои ожесточась.И наши чуть замедленные спорыГотовность к бедам укрепили в нас.Сам полдень, как философ, был спокоен.Пыль суеты была им сметена.Раздумчиво покачивалась хвоя,Настроясь на его полутона.Сказали вы: – Проститесь со вчерашним.В любви вы обретаете Свое.Вам ничего теперь уже не страшно.Свершилось. Вы увидели Ее.Взаимности не ждите и доверьтесьВсему, чем возвышает Вас Она.Но путь к вершине нам грозит и смертью.Не струсите?.. Нелегкая цена!..
Посвящение странному человеку
Город Пермь. Люди прибыли в командировку.Осторожность, упрямство, смекалку, сноровку,Горячась, умоляя, ликуя, кляня, —Все исчерпать успели в течение дня.Почитали
газеты. Заняться им нечем.Угрожающе надвигается вечер.– Ведь не зря домино людям богом дано, —Молвил первый. Второй: – А не лучше ль в кино?Третий пивом с таранькою душу таранил.А четвертый витал в облаках – в ресторане…Пятый — странный и чуждый страстям гражданин —Хочет в город поехать, остаться один.Странный тип! Простофиля! Ходи да зевай…Странный тип – простофиля — садится в трамвай.Хоть никто и не звал его в гости, а все жеОн спешил, как мальчишка, волнуясь до дрожи.Никогда не откроет: зачем, почемуНервно улицу ищет. Что нужно ему?Все приметы сойдутся. Вот сквер. Вот аптека.Это улица Дальняя? У человекаЕсть приметы. Но точного адреса нет.Третий дом от угла. Окна. Таинства свет.Двор. Ковер на веревке. И кот на скамейке.Чей-то голос: – Все пропил, ну, все до копейки!..Две старушки толкуют о том и о сем,Про нескладных зятьев и приснившийся сон.Спросит их человек неприметного вида:– Проживала когда-то здесь девушка Лида?– Лида Тузова?.. Что ты, свалился с луны?Проживала она еще в годы войны…Столько лет! И, кажись, не жила она даже…Вон их окна на улицу. Там – в бельэтаже!..…По луне пробирается луноход.По земле человек-открыватель идет.На земле есть загадочная планета,Что тревожно зовется – любовь без ответа,Где космический холод всех Таней и ЛидСердцу много великих открытий сулит.…Вот за домом пустырь, освещенный луною.Там мальчишки со всею враждою земноюНасмерть бились, отстаивали авторитетПеред дамой прекрасной пятнадцати лет…Он поздней ее встретил. И был ей не нужен.И давно укатила в Литву она с мужем.Никогда не была с ним добра и нежна…Так зачем же ему ее юность нужна?..Это самая светлая тайна на свете.Пусть столетья проходят, тысячелетья, —Люди вырвут загадки у дальних планет,Но Земля не откроет им этот секрет.
«Это счастье быть вечно наивным, зеленым…»
Это счастье быть вечно наивным, зеленым,Быть доверчивым и до смешного влюбленнымИ смотреть заколдованно вслед…И, тебя не догнав, на пороге топтаться.Кто вовек не отплясывал этого танца,Тот не знает, что старости нет…
«Вы говорите – Дон Кихот…»
Вы говорите – Дон Кихот?..Но раз такое вдруг замечено,Мой Санчо Панса будет женщина…И с ней отправлюсь я в поход.Что озираешься с тоской,Печальный рыцарь – род мужской?Опоры нет? Судьба изменчива?..Да. Как ни вечен книги след,Но в прозе жизни Санчо нет…А если есть, то это – женщина.
«Она сказала: «Что за цирк без риска…»
Она сказала: «Что за цирк без риска?..Тоска в благополучии таком».Поверившую в жребий свой артисткуРаботать с сеткой обязал местком.Но то, что лишь опасностью чревато,Рождает артистический задор,Все то, чем раскалялся гладиатор,Все то, чем заряжен тореадор, —Все своего достигнет апогея,Когда на риск имеешь ты права.Здесь просто надо стать Хемингуэем,Здесь не помогут громкие слова.Все высшее работает без сеткиИ презирает в творчестве покой.Верните риск! – и станут руки цепки.А ты, поэт, ошеломляй строкой!Любовь впервые. Ты в оцепененье.Ты в слове нерешителен и скуп.Но миг еще — и в пропасть объясненьяОтчаянно твой стих слетает с губ.
Новелла в двадцать строк
И начал главный режиссер: «ОпасноВ военных сценах сеять только страх…»А сам подумал: «Да, она прекрасна…Недостижима, хоть и в двух шагах…»Завлит сказал о том, что сцена казниЗапомнится сильней батальных сцен…И понял вдруг: строга, а чем-то дразнит,Вот хоть бы на день мне попалась в плен…А режиссер второй спросил: «Не слишкомМы увлеклись приемами кино?..»И рассудил: «Ох, было бы нелишнеЖениться бы на ней давным-давно…»Но ничего не говорил четвертый.Не строил планов. Не искал побед.Он был от восхищенья полумертвым.Он просто погибал. Он был – поэт.И женщина решила: «Недалекий,Ты ищешь смерти?.. Так тому и быть!..»Ведь не считали римлянки жестокимПовергнутого до конца добить.
Женщине
и Анри Матиссу
Был уверен: уже ничего не вернуть,И решил: что мудрить? Только в старость мой путь.Так решил: хватит. Молодость к черту катись!Интересно, что скажешь об этом, Матисс?Строки взглянут, какой ты пример им подашь?Ты назначил мне встречу, иду в Эрмитаж.Но она все подслушала: – Не суетись!Я сегодня. До завтра потерпит Матисс..Он уступит. Он вежлив. Он все же француз.Пусть он гений. И этого я не боюсь.Я ведь женщина. Значит, имею я дар.Я сначала узнаю, насколько ты стар.Эх, поэт. Ты всегда на отчаянье скор.Подожди сам себе выносить приговор.Слушай жизнь. Слушай женщину. И распрямись.Я сегодня. А завтра музей и Матисс.
«С утра спешат все люди на работу…»
С утра спешат все люди на работу.И я спешу. Один для всех закон.Мне б рассмотреть ее вполоборота.Она, быть может, выйдет на балкон.Как у нее меняется лицо.Оттенки тени и оттенки света.Ведь женщина для нас, в конце концов,Лишь только отдаленная планета.Друг поучает: – Плюнь на миражи.Стань, наконец, солидным человеком.Перед девчонкой этой не дрожи.Железным будь, шагая в ногу с веком.Мы разные с тобой, мой старый друг.Владей и дачами, и гаражами.И знай: совсем напрасен твой испуг,Что буду я погублен миражами.Оставь тревоги, полные предчувствий.Для беспокойства не ищи причин.Я занят делом. В министерстве грустиИмею я высокий, важный чин.С утра спешат все люди на работу.И я спешу: один для всех закон.И пусть бездельником меня считает кто-то.Я очень, очень занят. Я влюблен.
«Сон ли, дымка крымского пейзажа…»
Сон ли, дымка крымского пейзажа?..Где сам воздух светится, и дажеМягче он и утонченней света.…Стало б сном. Но подчеркнула это,В бесконечность превратила утро(Смотрит чуть насмешливо, но мудроМой читатель). …Что ж поделать, каюсь.Снова женщина. Не отрекаюсь.Шла, и луч вдруг становился резким,Шла, и сразу громче стали всплески,Шла, и сразу море стало морем,Шла, и в ликованье день бесспорен.Не к тебе. Не возгордись собою.Ни к кому. А просто шла. К прибою.Отчужденно и без соучастья.Странно. Что же это было?.. Счастье!
«Забудется на миг. Потом двоится…»
Забудется на миг. Потом двоится,Троится. Проясняется. И вновь:Как двойников, как копий вереница.А подлинник один – моя любовь.В моем вчера, в моем сегодня кроясь,Дробится, умножаясь на года.…И даже повторяется как новость.Единственная новость навсегда!..
Детство. Юность. Война
Музыка детства
Главы из поэмы
Дом
Отец рабочий. Мать артистка.И шепоты вползали в домО том, что очень много рискаВ соединении таком.Что им не суждено жить в мире,Что счастье их пойдет на слом:Не упаковывают гириС фарфором вместе и стеклом.Отец миндальничать не любит,И правду-матку сгорячаОн по-рабочему отрубит,Без театральности, сплеча.Порой казался он жестоким.Избрала мать иной язык:К полутонам, к полунамекамНрав артистический привык.Допустим, не было овацийИ правде требуется дань.Допустим, надо бы признаться,Что был провал и дело дрянь.Звучит признанье неудачиНе как судебный протокол.Артист нам скажет не иначе:– Вчера я в образ не вошел!Отец был прям с собой и с нами,Не раз вгоняя в слезы мать,И лишь своими именамиЛюбил он вещи называть.Бывало, лицемерят гостиПеред коллегой. А отецВдруг тихо скажет: – Лучше бросьте,Скажите: разве вы певец?И тенор только глянет косо,Но токарю его не жаль.Он труд любил звонкоголосый,Чтоб голос пел и пела сталь!Талантливые не боялись.Его побаивались те,Что предпочли искусству завистьИ лицемерье – прямоте.Они-то матери шептали:– Как вы могли судьбу связатьС медведем грубым! Вы пропали!.. —И, слушая, вздыхала мать.Те заговорщики-бояреПлели интригу до утра.И вдруг в дверях нежданный, ярыйОтец, страшней царя Петра.Как будто с верфи корабельной,В рабочей блузе входит он.И сын, мечтатель и бездельник,Отцовским взглядом пригвожден.Я в пол уставлюсь виновато.Ведь я причастен к смуте сей.Так пред отцом Петром когда-тоСтоял царевич Алексей.