Любимая девушка знахаря
Шрифт:
Понтий молчал. Вот уж воистину – Кочубей на пытке!
– Если ты ей понравишься, тебе очень повезет, – продолжала Алёна, с любопытством наблюдая за телом Понтия и диву даваясь стойкости некоторых его мышц. – Домового дочка всегда красавица и всегда юная. Ежели она тебя полюбит, это будет вечная любовь. Во сне станет тебе являться, поддерживая твою страсть. Потом начнет приходить к тебе явно, и начнется между вами бурная связь. Ты должен знать, что дочь домового ненасытна и ревнива в высшей степени, а в своей любви постоянна и неумолима. Она всегда с любовником, даже прилюдно, ибо незрима ни для кого, кроме него, и ни один шаг его не является для него тайною.
Алёна
«Точно, извращенец!» – подумала писательница сердито и продолжила свои старшилки:
– Коли мужчина, наскучив столь странной любовью, бросит дочь домового, она отомстит ему: безумными сновидениями с ума сведет или доведет до самоубийства того, кто послабее... Ну что, зову к тебе красавицу? Или передумал ты с ней любезничать?
Понтий задергался и что-то пробормотал. Наконец-то отверз, так сказать, уста свои! Что он говорил, Алёне слышно не было, однако в бессвязном бормотании послышались ей нотки сомнительные. Неужели не поверил в пылкость дочери домового? А может быть, его взволновали некие технические несообразности предложенного сношения? Что ж, он прав, а вот Алёна об этом не подумала. Ничего, сейчас все будет объяснено...
– Ох и верткая она, дочка домового! – с восхищением воскликнула наша изобретательная героиня, у которой фантазия работала без остановки. – Ну чисто циркачка! Да что я говорю – чисто обезьяна заморская, Чита какая-нибудь, – не удержалась Алёна от малой толики ехидства. Может, конечно, не стоило этак пробалтываться, однако она, во-первых, не смогла удержаться, а во-вторых, надеялась, что в таком положении, как сейчас, Понтий вряд ли станет зацикливаться на мелочах. – Хотя нет, им и не снилось то, что она проделывает. Вот как встанет на руки да как примет тебя в лоно свое, стоя вверх ногами, так ты и завизжишь от удовольствия, ранее не знаемого.
Она сделала паузу. Понтий опять умолк! Признаваться в том, что так хотела услышать Алёна, он, понятное дело, не собирался.
«Черт, да что же парень молчит, как топор?! – в бешенстве подумала наша героиня, которой вдруг надоело изображать из себя гестаповку и сексуальную извращенку. – Неужто и в самом деле ему охота испытать того-этого, того-самого с нечистой силой? Экстремал несчастный! Диву даюсь, как у воинствующей монастырки Зиновии мог уродиться племянник с такой склонностью к язычеству. Что же, всякие вывихи сознания нынче в моде. Ладно хоть не сатанист. А впрочем, кто его знает! Чем бы его еще пронять, чтобы он испугался и раскололся, наконец?»
И вдруг Алёна вспомнила... вспомнила любимый ею Дальний Восток, и чудный город Хабаровск, где она провела не самые худшие годы своей молодости, и замечательную, обладающими редкостными по ценности фондами Хабаровскую краевую научную библиотеку, где однажды обнаружила научный труд под названием «Гиляки», принадлежащий перу знаменитого этнографа Льва Штернберга. Книжка была издана в начале XX века, когда гиляками называли нивхов, жителей острова Сахалин и некоторых областей Приамурья. И там, в той книжке, среди гиляцкого фольклора, Алёна наткнулась на сказку, которая игривостью своей восхитила бы даже Александра Николаевича Афанасьева с его развеселыми «Заветными сказками», но мрачностью некоторых подробностей заставила бы обзавидоваться авторов современных голливудских триллеров. И вот теперь некоторые из этих подробностей она намеревалась предложить вниманию стойкого – во всех смыслах! – экстремала-извращенца Понтия.
– Только, ты это... ты
Понтий вздрогнул так, что тело его покачнулось, подобно маятнику старых часов, которые все не шли, но вдруг умелый мастер нашел ключ к их механизму – и вот вам, тик-так, тик-так...
– Железные, ага, – подтвердила Алёна, изо всех стараясь припомнить, какова была судьба несчастного гиляка, который встретился с женщиной, уединенно жившей на берегу пролива Лаперуза и обладавшей пресловутыми зубами в лоне своем. Ну, какова его судьба была, понятно – жуткая, само собой разумеется, и напрягаться не стоит, прикидывая варианты. Однако вспомнить, как называется по-гиляцки тот самый пролив, Алёна не смогла бы даже по угрозой публичного расстрела. А впрочем, такой возможности ей не было предоставлено, потому что Понтия проняло наконец!
Он что-то бессвязно выкрикнул и яростно задергался, пытаясь опереться на руки и вытащить свое тело из подвала. Такие попытки он предпринимал и прежде, еще до того, как отправить Зиновию за подмогой, однако сейчас, видимо, решил побороться всерьез. Тогда речь шла всего лишь о жизни, а сейчас – о том, что мужчины ценят дороже жизни: о том достоинстве, которым можно хвалиться в сауне перед приятелями, мерить по линейке, благодаря Создателя, что оно в длину не классические восемь с половиной, а в толщину – не ноль целых пять десятых, ну и которым, конечно, можно на спор заборы сшибать, когда оно в реактивном состоянии... Да, если мужчине что-то в самом деле дорого, он может горы свернуть, лишь бы это защитить и спасти!
Горы не горы, свернуть не свернуть, но нагромождение балок, которое держало его в своем плену, Понтий сдвинул-таки с места...
Что рассказала бы Маруся Павлова, если бы захотела
Маруся вошла в сруб. Тимка глянул на нее, но словно бы не увидел, и обида, расчетливо посеянная Вассианом в ее душе, расцвела пышным цветом. «Ничего, погоди у меня!» – подумала она мстительно. Сейчас, когда у нее в штанишках, в кулиске, куда вдергивается резинка, был запрятан самородный кусочек золота, она словно бы получила странное противоядие против чар Тимки. Теперь Маруся понимала – а может, ей казалось, что понимает, – будто не только он был с самого начала к ней равнодушен и использовал ее как постельную игрушку, но и она тянулась к нему лишь потому, что чувствовала себя одинокой, испуганной, бесприютной и искала защиту от судьбы, а Тимка с его мужской силой и красотой показался ей наилучшей из всех на свете защит.
– Ну что, поел наш гробокопатель? – спросил Тимка угрюмо. – Эх, пора и нам.
Он был невесел. И Маруся подумала, что Вассиан, наверное, прав. Что ж, Тимке не везет с богатством, а вот ей повезло. И ей захотелось чуточку подшутить над ним, захотелось утвердиться в своем новом, еще не привычном положении: положении богатой женщины, которая совсем скоро сможет купить себе все, что захочет, в том числе дом – да не абы какую избу, а роскошный, большой, просторный, с садом, а к нему землю и нескольких коров, лошадок, да еще и останется. Ей хотелось снова услышать эти сладостные слова!