Любимая книга
Шрифт:
Подсобравшись в бобыли.
Столб священный, столб крещенный,
Опороченный тупым.
Козлы праведников сёдлых,
С ограждением больным.
Слева сила, справа сила,
В середине свищ – правило,
Позаросшие быльем,
Укокошено в заём.
Долг священный, долг крещенный,
Заполученный бревном.
Вера – постриг убиенный
Вольно видимым копьем.
Постамент
Облако из древесины,
Совесть в мантии из книг.
Исповедь обрел мужик –
Не в вине, не в кабале,
Не во сне, и не в земле,
В век забвенья на коле
В православной стороне.
1997.
Панегирик
Годы летят. Летят они как птицы,
Всё выше поднимаясь в небо.
И крылья солнцем опалились,
Переродившись в запах хлеба.
Порхает сумрачно душа,
В движенье, приближая вечность.
Не стало человека в шестьдесят,
Остались след и вера в человечность.
Где он бродил, не веруя в себя?
Где находил «отдушину» и силы?
Где обретал «родных»? И не шутя
Ушел в холодный мрак могилы.
И в память самых светлых дней,
Где Сталинград и Волгоград сплелись в едино.
Открыл для молодежи свой музей
С наследьем творчества непобедимым.
И в хрониках прошедших лет
В союзе кинематографистов
Оставлен мастером сюжет
И памятная веха близким.
Спасибо хочется сказать
И воссоздать ушедшие моменты,
Чтоб никогда не забывать
Искусство в километрах ленты …
13.03.2014.
Человек рождается и, несомненно, когда-то он умирает. Нам не безразличны события, которые происходят в мире.
1 марта 1995 года в 24 часа сообщили по радио, что не стало Влада Листьева. Его хладнокровно застрелили в подъезде собственного дома. В эти минуты родились стихи, посвященные памяти этих событий.
“Двадцать один – четырнадцать”
(Посвящение Владу Листьеву)
Слепая отречённость
И новое виденье мира
В сущности – обречённость
И «Взгляд» в безысходность – шире.
Время искушений ещё не настало
«Ненужных» убиение – морально это не мало.
Не возвращается прошлое
Люди не воскресают
В неординарности большее
Личности не угасают
Пусть всё избито исхожено
Блеф различает черты,
Но никому не положено
Править из пустоты.
Всё это видно и пройдено
Это последний толчок
Все вы в ответе будете
Не вешайте
И не найдёте вы крайнего
Этому не суждено
А на двуличии главного уже многократное
Кровавое клеймо.
Двадцать один – четырнадцать
Цифры, обретшие вечность
Первого марта стало
И уходя в быстротечность
Годы другие потянутся
Но в памяти на века
В “Час пике” всегда останется
Свободной его строка.
(02.03.1995)
Посвящается моей тете Пуховой Фаине Николаевне.
Рассыпаны гвоздики на снегу.
Это тропа последнего полёта
Мгновенного переворота
И в этот путь прощальный я иду.
Я не увижу больше этих глаз,
Которые когда-то так смеялись,
Во всех печалях растворялись
И не откроются уже ни раз.
Я не услышу больше этих слов,
Которые когда-то мне шептали,
Уста твои, передо мной роптали
И уж не скажут больше про любовь.
Рассыпаны гвоздики на снегу.
Этой толпе не суждено скончаться.
Лишь стоит дню сему начаться,
Как стылый ветер крутит снежную пургу.
(09.02.1995)
Посвящение эмоциям, при которых были написаны семь стихов подряд.
СЕМЬ
Между строк семь фраз.
Семь смеющихся лиц,
Семь знакомых, друзей,
Семь отмеренных раз
Сделан срез посреди,
Как отыгранный блиц.
Между нами семь слов,
Семь загадочных букв.
Они первые встали
В написанный ряд.
Они фразы из снов
Вот получен заряд
Из эмоций, движений
И множества чувств.
Семь раз подряд.
28.03.2021.
Посвящение моей подруге с которой мы знакомы около 40 лет Стаховской Майе.
Весной приходит девичий расцвет,
Она – бутон, нежнее всех на свете.
Её оберегает теплый ветер.
Она прекрасна, ей лишь – «надцать» лет …
Она – весенняя заря
Ярко играющих сияний.
Она в парящем одеянье
И ею восхищаются моря.
Она – заветная мечта,
Желанье томного заката.
Она – сумбур и простота,
И счастья вечного «палата».
С зарей приходит женщины расцвет,