Любимая наложница хана (Венчание с чужим женихом, Гори венчальная свеча, Тайное венчание)
Шрифт:
О да, отрада взора! Жительница равнинных рек и лесов, Лиза пыталась найти привычное успокоение в созерцании разноцветного буйства растительности, но взгляд ее против воли льнул к близко нагрянувшим горам.
Лиза не замечала, что глаза ее полны слез; просто зубчатые окоемы вдруг начали расплываться, и она нетерпеливо утерла лицо, чтобы вновь и вновь смотреть на сказочный костер, вздымающий из сизой рассветной дымки свой вековечный пламень до самых небес.
Горы, горы… О, какие, какие же они! Сколь многолики, сколь осмысленно-человекоподобны их недвижимые черты… Нет, они лишь притворяются недвижимыми!
Со
Горы опускались и поднимались, время текло неостановимо; Лиза шла, как во сне, не замечая усталости, на ходу утоляя голод и жажду то сыром, то водой, то пригоршней сладчайшей, нежнейшей боярки, порою оглядываясь на искристый, пронизанный лучами туман, курившийся над долиною.
Далеко внизу, занимая неоглядное пространство, колыхалось и волновалось синее море.
Она никогда не видела ничего подобного и, не дыша, смотрела на утесы, которые смело шагнули в сверкающие волны. Вдали еще один каменный, длинный, плоскоглавый зверь окунал свое долгое тело в море. Густой, яркой синевой окрашены были воды вблизи берегов, а поодаль играли все оттенки золота, серебра и густой зелени.
То и дело ветер готов был сорвать Лизу с неверного камня и унести в бездну. Страх мешался с восторгом, придавая ее лихорадочному, торопливому скольжению вниз необходимую осторожность: долго выбирать, куда ступить, пробовать ногою камни, цепляться за ветви.
Лиза почти не помнила, как окончился путь, как глубже и спокойнее вздохнула грудь, как под дрожащею ногою простерся обширный берег.
Он весь был засыпан грудами прекрасных разноцветных камешков: синих, лазоревых, розовых, черных, зеленых, прозрачных или ослепительно белых, сверкающих, влажных, любовно лелеемых волнами, и Лиза села меж ними на мокрые водоросли, также разбросанные по берегу, уверенная, что попала если не в рай, то уж точно в чертоги морских сказочных цариц.
Красота переполнила сердце молитвенным восторгом. Сложив руки, Лиза стала на колени.
– Боже, благослови день мой, век мой, пусть и краткий! Да проведу я его во славу Твою, да успокоится душа моя, и сердце да отвернется от всех забот мира сего; понесу я крест Спасителя моего с радостью, благодарением и любовью!..
Вовсе уж обессиленная, она легла ничком на огромный плоский валун и вся погрузилась в созерцание моря, где глухая зелень старой хвои перетекала в прозрачный, чистый изумруд, ну а потом и там и тут стекалась с зыбью мутно-серой и круто выгнутой волной столь мощно ударяла в берег, что рокот несся над землей. Шипя, волна стекала с камней. Так море с берегом играло.
Плавно, неслышно подступил вечер. Горные долины, с которых разом сбежал солнечный блеск, холодно помрачнели.
Карадаг лежал и дремал, опустив в воду гигантскую рогатую голову – Индрик ли зверь [135] , Змей ли Горыныч – бог весть кто, но огромный, спокойный, ленивый, таинственный, великолепный! Складки его каменной чешуи постепенно сглаживала тьма, и скоро синяя прозрачная глыба растворилась в ночи.
135
Так в былинах и древних русских легендах называется сказочный зверь единорог.
Показался месяц. Розовое зеркало притихшего моря слилось с черным зеркалом небес. Какая-то звезда горела ярко и бело, и ее бледное отражение перетекало в отражение молодого месяца и, словно серебряный нож, пронзало незримые во тьме волны.
Вдруг вдали на гребнях вспыхнули искры и побежали к берегу. А за ними новые, новые! Лиза изумленно смотрела, потом бросила в воду камушек, да так и ахнула: вспыхнул целый сноп искр!
Объятая любопытством, она вскочила, вбежала в тихие, смирные волны и засмеялась, ловя холодные искры, которые забегали, заиграли вокруг нее.
Все встрепенулось в душе Лизы от восторга и страха. О дивная, чарующая, пугающая ночь!.. Лиза повернулась было к берегу, как вдруг по воде до нее докатился звук, заставивший резко остановиться.
Это был голос… нет, не один, а несколько слившихся мужских голосов, летевших не то издали, не то изблизи, всколыхнувших и словно бы раздвинувших ночь до боли знакомой, безмерно тоскливой песнею:
По тим боци огни горять – никому тушиты. По цим боци орда снуе – никому спыниты. Зажмурылась Украина, що нигде прожити, Гей, вытоптала орда киньми маленькие диты. Малых дитей вытоптала, старых – порубала, Молодую челядоньку у полон забрала…По сверкающему морю двигалась лодка, большая или малая – Лиза не могла понять. От носа и руля разбегались широкие, сверкающие полосы, фонтаны искр взлетали из-под весел и падали с них огненными каплями.
«Чайка»! Наверное, то запорожская «чайка» идет вдоль берега, а усталые казаки изливают в песне душу.
О счастье! Свои! Они увезут ее домой, в Россию!
Лиза потеряла голову.
– Люди! – закричала она что было силы. – Помогите!
Песня прервалась. Невнятные слова команд понеслись над морем, и сияющее облако повернулось к Лизе.
– Люди, люди… – твердила она, как в бреду, по грудь забегая на глубину, простирая руки. – Люди… русские, наши!
Лодка оказалась совсем близко и гораздо больше, чем представляла Лиза! Надвинулась из ночи громадина, и два голоса разом хлестнули по лицу. Чужой, встревоженный, печальный:
– Дивчинонько, беда будет, тикай видселя! А потом насмешливый, надменный, до отчаяния знакомый:
– Рюкийе-ханым! Душа моя, Рюкийе! Я знал, что скоро увижу тебя!..
И дно ушло из-под ног.