Любимец (Спонсоры)
Шрифт:
– А списки на ликвидацию, конкретные списки – где, сколько, каким образом?..
– Их будут составлять по департаментам.
– Самоубийцы, – сказал пропагандист.
– Надо срочно писать в Галактический центр, – сказал кто-то.
– Я не рискну этого сделать, – сказал Сийнико. – Кое-кто здесь только и ждет, что я ошибусь. А голова у меня одна.
Они еще долго обсуждали, что им делать, и разошлись поздно вечером. Я слушал и все более ужасался. Ни один из этих спонсоров не сказал, что ему жалко людей. Ну хоть немного жаль. Им жалко своих благ и своих доходов.
Я был так взволнован и
Когда спонсоры улетели на своих вертолетах, я вышел из библиотеки и подождал возвращения Сийнико в кабинете. Тот удивился, увидев меня.
– Ты зачем пришел? – спросил он.
– Неужели вам не жалко людей, которых вы убьете? – спросил я, отходя к двери.
– Каких людей? – удивился спонсор.
– Которые погибнут по проекту двенадцать.
– Откуда ты знаешь?
– Я был в библиотеке!
– Ты понял?
Спонсор неподвижно навис надо мной.
– Ты знаешь наш язык?
– Немного, – сказал я. Чувство близкой опасности заставило меня съежиться. – Совсем немного.
Я произносил эти слова так, будто слабое знание языка меня спасет.
– Тебя учили?
– Я жил в семье и слушал.
– Ты слушал? И все?
– Я смотрел телевизор.
– А дома знали, что ты понимаешь наш язык?
– Вряд ли. Вы, спонсоры, думаете, что мы слишком тупые, чтобы выучить ваш язык.
– Это исключено! – воскликнул спонсор. – Этого еще не было.
– Наверное, я не один такой. Есть же любимцы и поумнее меня.
Спонсор уселся в свое кресло, он смотрел как-то мимо меня, в угол комнаты, словно побаивался меня.
– Опасность, исходящая от тебя, – сказал он наконец, – представляется мне большей, чем твоя ценность как свидетеля.
– Вы обещали Маркизе! – напомнил я. У меня все внутри дрожало.
– Я?
– Вы дали слово!
– Я его дал, я и возьму обратно.
– Вы изумительно говорите по-русски, – сказал я спонсору.
Тот не смог сдержать знак улыбки.
– Не бойся, – сказал он. – Я тебя ликвидирую так, что ты этого не заметишь. И никто этого не заметит. Так что не беспокойся.
– А нельзя обойтись без таких мер? – спросил я.
– Иди спать, – отмахнулся от меня спонсор. – Я страшно устал и недоволен. Может быть, правы те, кто выступает за полную ликвидацию человеческой расы.
– А есть и такие?
– Разумеется. Это гигиенично, это решает все экологические проблемы на Земле.
– Зачем? Чтобы жить на Земле вместо нас?
– В конечном итоге всегда побеждает сильнейший.
– Неужели некому за нас заступиться?
– Заступаться? Откуда ты слышал о заступниках?
– Я не слышал.
– Люди лживы. Ты – один из самых изощренных лжецов вашей породы. Вы недостойны того, чтобы коптить небо.
– Вы сердитесь? Вы испугались меня?
– Что?.. Уходи – не то разорву тебя своими руками.
Я ушел. Он, конечно, не станет меня убивать собственными руками, но в голосе его звучала смертельная для меня угроза. Спонсор был рационален. Я стал опасен, потому что подслушал их секретный разговор и имел глупость в этом признаться. Теперь спонсор должен опасаться, что я сообщу об этом разговоре.
С такими горькими мыслями я отправился к себе в бокс.
Темнело. Но небо было уже весенним, ожившим, по нему
Я огляделся. Далеко сзади появился квадрат света – в нем обозначился силуэт спонсора Сийнико, который потопал к генетикам – как всегда, вечером он проверяет, что они сделали за день. Поэтому-то лаборатория так велика – она построена по масштабу спонсоров, чтобы проверяющий всегда мог нагрянуть и проверить, чем занимаются там люди.
Вспыхнули прожектора на вышках вокруг питомника – они зажигались автоматически, когда темнело. Я знал, что на вышках дежурят милиционеры. И вдруг со злорадством подумал: ведь и вас, голубчики, ликвидируют. И, может, раньше других. Вспомните стадион. Тот, где я убил спонсора…
Честное слово, я не жестокое существо и даже никогда не таскал кошек за хвосты. Я столько лет прожил в покорном мире, которым правили спонсоры, не подозревая, что они вовсе не благодетели, а грабители и убийцы! Но даже когда я увидел правду, во мне не возникло желание убивать. Ну как можно убить просвещенного и разумного господина Сийнико, который, многим рискуя, скрывает меня в питомнике!
Мне стало холодно. Я пошел к себе в бокс. Мои больные, которым стало лучше, они днем уже вылезали погреться на солнышке, сидели, накрывшись одним одеялом, и что-то пели. При виде меня они смутились и замолчали. Я знал, что петь запрещено, но сказал:
– Вы пойте, не обращайте на меня внимания.
Но они уже не стали петь.
Я сказал им, что мне не холодно, и уселся рядом с ними. Странное счастливое чувство, овладевшее мною на улице, так и не покинуло меня. И я с умилением глядел на мой госпиталь. Вот Арсений, подводный мальчик, кареглазый, всегда веселый, он привязался ко мне, как к старшему брату, и я видел, как он оскалился, когда мне что-то стала выговаривать госпожа Фуйке. Рядом с ним, сложившись втрое или вчетверо, сидит Леонора – невероятно длинная девица, основное качество которой – стеснительность. Она стесняется своего роста, своей худобы, своих глаз, своих рук, она стесняется жить на свете. Иногда малыши дразнят ее, она терпит. Ее жизнь – наказание, и я не думаю, что она протянет здесь долго, если ее не отправят в баскетбольную команду, где вокруг нее будут такие же жерди. Третье существо – самое милое и самое изуродованное из троих – Маруся-птичка. Ее изготовляли по спецзаказу какой-то знатной семьи, у которой раньше жил попугай. Поэтому голову Маруси покрывают не волосы, а белые перья, а тельце покрыто пухом. Есть у Маруси и крылышки – но они маленькие, и она не умеет летать.