Любимец

Булычев Кир

Так я и заснул… потому что был избит и морально подавлен.

Я несколько раз просыпался за тот день. Сначала от шума, потому что пришли соседи — спонсорша и ее жабеныш, который нажаловался на мою хозяйку. Был большой скандал, причем обе зеленые дамы угрожали друг дружке своими мужьями, и это было курьезно. Потом соседка начала кричать, что меня надо обследовать на случай, если у меня заразная болезнь, на что моя хозяйка сказала, что это у Инны заразная болезнь… В общем, жабы развлекались, а я прятался на всякий случай за плитой, потому что не исключал, что меня побьют.

Обошлось. Соседи ушли, а хозяйка пришла

на кухню, встала у плиты и, заглядывая сверху в щель, прочла мне нотацию о том, что бывают неблагодарные твари, в которых вкладываешь силы, нервы, время, а они не отвечают взаимностью. Я догадался, кто эта тварь, и огорчился. Значит, они все же повезут меня на операцию.

Вечером я получил подтверждение своим страхам — хозяева, как всегда убежденные в том, что ни один домашний любимец не выучит их паршивый язык, спокойно обсуждали мою судьбу.

— Я убеждена, что наш Тимошка и пальцем ее не тронул, — говорила госпожа. — Она сама его заманила в кусты с известными намерениями. Ты же знаешь, как быстро развиваются их самочки.

— Но соседский детеныш тоже хорош!

— Я виню себя в несдержанности.

— Он напал на тебя на нашей территории.

— Но он еще слабый и глупый…

Я дремал, вполуха слушая этот неспешный разговор. И вдруг проснулся.

— Ты завтра позвонишь ветеринару? — спросила хозяйка.

Еще ничего не было сказано, а в мое сердце вонзилась игла.

— А почему ты сама не сможешь?

— У него наверняка очередь, месяца на два — сколько приходится проводить операций!

— Это точно, я все-таки сторонник гуманной точки зрения, — бурчал мой спонсор, — лишних надо топить. Топить и топить. И тогда не будет проблем с ветеринарами.

— Ты хотел бы, чтобы Тимошу утопили?

Хозяин понял, что хватил через край, и отступил:

— Тимоша исключение, — сказал он. — Он как бы часть дома, он мне близок, как этот стул…

Сравнение было сомнительное. По крайней мере для меня оно прозвучало угрожающе. Старые стулья бросают в огонь.

— Ладно, — сказал спонсор, — я сам позвоню и договорюсь. А ты напиши официальное примирительное письмо соседям. Я его отнесу. Нам с ними жить, а он — второй адъютант гарнизона.

Мне было грустно, что мои хозяева — не самые сильные на свете. Мне хотелось бы, чтобы они были всесильны и не боялись каких-то паршивых жабенышей… Потом я стал уговаривать себя, что ветеринар так занят, что не сможет сделать операцию еще целый год… а к тому времени мы что-нибудь придумаем и, может, даже убежим вместе с Инной, или мои спонсоры сжалятся над моими чувствами и купят Инну у наших соседей. Мы с ней будем жить здесь и спать на моей подстилке, а нам купят с ней одинаковые трехцветные ошейники… С такими счастливыми мыслями я заснул.

Но проснувшись, я понял, что радоваться нечему.

Каждый телефонный звонок я воспринимал как звон погребального колокола, каждый пролетающий флаер мне казался вестником злой судьбы. Но судьба молчала до шести вечера. Именно тогда позвонил хозяин. Его зеленая морда занимала весь экран телефона, и я, стоя за спиной хозяйки, слышал каждое слово.

— Все в порядке, — сказал спонсор, словно разговор шел о том, чтобы купить мне на зиму новую попонку, — я нажал на него, сказал, что Тимофей представляет опасность для окружающих ввиду его чрезвычайной агрессивности, но нам бы не хотелось его усыплять, потому что моя

жена к нему привязана… в общем, он согласен.

— Когда же? — спросила госпожа Яйблочко.

— Сегодня в двадцать один тридцать!

— Ты с ума сошел! У меня в двадцать двадцать массаж.

— Придется поступиться своими интересами, — сказал спонсор, — ради интересов домашнего любимца.

— Это ужасно! Я даже не успею приготовить тебе ужин!

— Как хочешь, — рявкнул спонсор. — Я не буду снова унижаться перед ветеринаром!

— Хорошо, хорошо…

Госпожа обернулась ко мне — она догадалась, что я стою за ее спиной.

— Вот все и обошлось, — сказала она, как будто операция уже прошла.

— Мы с тобой это сделаем и уже завтра обо всем забудем. Не печалься, выше голову, мой человечек! — Хозяйка погладила меня, и я был готов укусить ее за чешуйчатую ладонь, но удержался. Человек я в конце концов или нет!

— Иди в садик, погуляй пока, — сказала она. — Я ужин приготовлю и пойдем. Тут недалеко.

Просить, умолять — бессмысленно. Спонсорам чужды наши человеческие чувства. Они живут в рациональном мире, и даже странно, что в свое время, в дни Великого покорения, они не истребили всех людей. Может быть, именно наша эмоциональность, наши чувства, наши слабости вызвали в ком-то из спонсоров ответные чувства? Ведь недаром их психологи так рекомендуют держать человека в доме, в котором есть жабеныш, простите

— детеныш.

Наступил зябкий, вялый весенний вечер. Я вышел в сад. Конечно же, Инны не было видно — ее спрятали за семью замками. Но, может, она глядит сейчас в окно?

Я сорвал цветок ромашки и стал его нюхать, показывая всем своим видом, насколько я удручен и опечален. Если она смотрит, то тоже плачет. Что же делать, думал я, если бы было место на Земле или вне ее, хоть какое-нибудь место, чтоб там мог спрятаться и прожить оскорбленный и униженный человек — представитель гордой расы людей. Но я не желаю стать бродячим псом, который будет рыться на свалке и ждать того момента, когда его поймают и отвезут на живодерню! Нет уж — лучше смерть, лучше операция… Я видел этих замарашек, я видел, как их везут через город в фуре с решеткой, и они скалятся на прохожих потому, что им ничего больше не остается, как скалиться. Нет, человек

— это звучит гордо! Пускай я буду оскоплен, но я не склоню головы!

Рассуждая так, я отбросил ромашку и ходил по газону, заложив руки за спину и порой отмахиваясь от навозных мух, которые норовили сесть на мое гладкое, нежное тело.

— Эй, Тимоша! — услышал я насмешливый голос.

Мой друг Вик перепрыгнул через изгородь и оказался рядом со мной.

— Как только тебя пускают одного гулять по городу! — удивился я.

— Ты же знаешь — моя старая жаба не в состоянии за мной уследить. Да и не стал бы я слушаться.

— Вик, — сказал я, — у меня горе!

И я поведал ему о том, что скоро меня поведут к ветеринару.

— Честно сказать, — произнес Вик, выслушав мой короткий рассказ, — если бы такое произошло со мной, я бы убежал или повесился. К счастью, меня отобрали в производители, и мне пока ничего не грозит.

— Но почему тебе так повезло? Почему?

— Я из очень хорошей породы. Меня еще в детстве измеряли и исследовали. Целый месяц держали в евгеническом центре.

— Где?

— Там, где проверяют породы и выводят новые.