Любимые дети
Шрифт:
«Ознакомились?» — спросил.
А мне послышалось:
«Давай, попробуй и з о б р е т и что-нибудь, если ты умный такой, разумный».
«Думаю, за неделю вы справитесь», — сказал он.
«Попробую», — хмуро пообещал я.
Ответ мой прозвучал угрожающе, но З. В. лишь усмехнулся, услышав, и двинулся дальше, завершая прогулку — как у вас дела, имя-отчество? а у вас, имя-отчество? — и, глядя ему вслед, я в бессильной ярости придумывал, перескакивая с одного на другой, варианты будущей конструкции. Я схватил карандаш, чтобы запечатлеть свои видения и с ответной усмешкой преподнести их З. В., но, ткнувшись в бумагу, карандаш замер, и мне не удалось сдвинуть его с места — хрустнул,
Совершая по утрам традиционный обход, З. В., проходя мимо, косился на чистый лист, приколотый к доске моего кульмана, но не останавливался, молчал, и только через неделю, когда лист уже начал желтеть от времени, не выдержал и заговорил наконец.
«Хотелось бы знать, — сказал он, — чем вы занимаетесь все это время?»
«Изучаю, — ответил я, — свойства реагентов A и B».
«Все, что вам нужно, изложено в техзадании».
«Этого мне недостаточно, я не умею довольствоваться малым».
«Вы прекрасно знаете, что от вас требуется».
«Знаю, — кивнул я, — сконструировать сосуд, похожий на пивной котел».
З. В. приумолк, опасаясь подвоха, но согласился, подумав:
«Да, на старинный осетинский котел, — и добавил: — Если вам так хочется».
«Только с патрубками», — гнул я свое.
«С патрубками, — послушно повторил он за мной и, поняв это, чуть ли не крикнул, вскипев: «Даю вам еще неделю, заканчивайте, если не хотите неприятностей!»
«Не хочу», — повторил я за ним.
Однако лист на моем кульмане по-прежнему оставался чистым, только пожелтел еще больше и начал кукожиться, но я уже не прятался в библиотеке, а сидел на своем рабочем месте, забыв об окружающем, или слонялся по коридорам, или поднимался на чердак и там подолгу стоял в тишине и полумраке, разглядывая пыльную прошлогоднюю паутину и прошлогодние ласточкины гнезда. Это было не безделье, а тот, сокровенный вид работы, которая характеризуется не внешними проявлениями, а творится внутри самого себя. Чуждые мне прежде реагенты A и B ожили в моем воображении, две добропорядочные жидкости, которые, оказывается, под давлением P и в присутствии катализатора K сшибаются насмерть, взрываются, попросту говоря, и образуют при этом то же самое производное AB, но в большем количестве и лучшего качества. Никто и никогда не использовал этого их свойства в промышленных целях — тут сказывалась, возможно, подсознательная боязнь всякого рода взрывов, включая термоядерные, и внутренний протест при мысли о расширении их ассортимента, — но мне уже виделось амортизационное устройство, принимающее на себя удар, клапан, переводящий безумие взрыва в спокойное русло технологического процесса. Неясная поначалу идея стала понемногу обрастать деталями, конкретизироваться, обретать форму, а время летело, словно взрывной волной подхваченное, и,
«Между прочим, зарплата вам начисляется не за это».
Вздрогнув, я повернулся к нему, но ответил вполне дружелюбно:
«Считайте, что я живу в долг».
«А чем вы собираетесь расплачиваться?»
«Готовлю для вас сюрприз».
«Боюсь, что этого мало, — сказал он. — Придется, наверное, готовить проект приказа».
«За нерадивое отношение?» — поинтересовался я.
«Хорошая формулировка», — одобрил он.
«Пожалуй, — согласился я, будто мы с ним вдвоем решали судьбу кого-то третьего. — А не покажется ли странным — только что благодарность и тут же выговор?»
«Строгий, — уточнил он. — Сожалею, но другого выхода не вижу».
На следующий день я сам подошел к нему и, услышав: «Присаживайтесь», сел у края стола и молча протянул эскиз. Едва глянув издали, З. В. насмешливо хмыкнул:
«В остроумии вам не окажешь».
«Это не шутка!»
«А что же?»
Я начал объяснять, волнуясь, — реагенты A и B, давление P, катализатор K, — а З. В. подвинул к себе эскиз, надел очки и, слушая, стал разбираться в начерченном.
«Но какое отношение это, — он отодвинул эскиз, — имеет к вашему заданию?»
«Прямое», — ответил я.
«Послушайте, — сказал он, — мы конструируем это оборудование для головного НИИ отрасли. Они разработали у себя технологию и применительно к ней заказали нам полупромышленную линию, чтобы продолжать на ней исследования и одновременно производить АВ. Это вам понятно?»
«Абсолютно».
«Так чего же вы хотите? Чтобы они зачеркнули свои разработки и в угоду вам начали все сначала?»
«Но способ, который я предлагаю…»
«Нигде в мире не используется, — перебил он меня. — Вы же сами сказали. Ни в Америке, ни в Японии… А там ведь тоже не дураки сидят. Значит, не такое это простое дело, как вам кажется».
«А может, дело во мне? — усмехнулся я. — В том, что я живу не там, а здесь?»
«Да будьте же вы скромнее! — вспылил он. — В конце-то концов!»
«То есть знай свое собачье место, — подумал я, — и тявкай только в унисон его басовитому лаю».
«Выбросьте этот листок, — он толкнул ко мне эскиз, — и занимайтесь тем, что вам поручено. Все, — хлопнул ладонью по столу, — разговор окончен».
«Выброшу, конечно, только не сразу, — сказал я, вставая. — Сначала покажу ведущему конструктору, фамилия-имя-отчество».
«Что?» — не понял З. В.
«Простите, оговорился. Я хотел сказать — покажу Эрнсту Урузмаговичу».
«На здоровье», — буркнул он мне вслед.
Эрнст долго разглядывал эскиз, потом меня, как бы сопоставляя, и я извелся в ожидании, но не торопил его, зная, что он не скажет ни слова, пока не осмыслит увиденное и не в ы р а б о т а е т
СОБСТВЕННОЕ МНЕНИЕ.
«Слушай, — проговорил он наконец, — тебе не кажется, что эта штука дееспособна?»
«Кажется, — ожесточенно кивнул я, — и даже более того».
«А что начальник?»
«Послал меня вместе с эскизом»…
«Ко мне?»
«Нет, подальше»…
«Ах, да, — усмехнулся Эрнст, — у вас же о т н о ш е н и я. Впрочем, — посерьезнел он, — отношения — это ваше личное дело, можете оставить их при себе. То, что ты начертил, касается уже не только вас».