Любимые и покинутые
Шрифт:
…Маша уже видела купола собора с византийскими крестами, которые на закате превращались в насест для язычески древних птиц грачей. Однажды она была в этом соборе с маленькой Машей, которую тайно от всех, от Анджея даже, окрестила, хоть себя верующей не считала. Помнится, ее потрясла икона с изображением распятого Христа — этот смуглый, обросший человек смотрел так, словно от нее зависела вся его будущая жизнь. Неужели он смотрел так же на палачей, когда они прибивали к деревяшкам креста его живую плоть? В ту ночь у Маши ныли ладони и ступни ног.
Она не раздумывая села в кабину притормозившего грузовика. Шофер, насквозь пропыленный загорелый парень с лихо зачесанным на бок смоляным чубом, сказал:
— Давно мечтал о такой попутчице. Похоже, тебе все четыре стороны света дом родной. Куда прикажешь?
— В церковь, — сказала Маша. — Мне нужно еще раз посмотреть ему в глаза.
Парень присвистнул.
— А мне в глаза ты не хочешь посмотреть?
— Потом, — серьезно ответила Маша. — Сперва я должна посмотреть в его глаза.
Они вошли в церковь рука об руку. Служба только закончилась, и горбатая, одетая во все черное, служка гасила свечи, зажимая их фитили между большим и указательным пальцами, на которые время от времени громко поплевывала. Возле Христа еще трепетали огоньки нескольких огарков. Маша вынула из кривого медного подсвечника один из них и поднесла к самым глазам человека на иконе.
— Господи, да ведь он умирает! — вырвалось у нее. — Снимите же его скорей с креста. Помогите, помогите ему!
— Ты что? — удивился парень. — Это же картина или, как у них называется — икона. — Он схватил Машу за руку и попытался привлечь к себе, но она вырвалась, отбежала в сторону. — Ты пьяная, что ли? Пошли отсюда, а то баба Дуся заругает. Она не любит, если в церковь пьяные заходят.
Парень потащил Машу к выходу.
— Он умирает у них на глазах, а они… они молятся умирающему, смерти. Как они не могут понять, что это… жестоко.
— Ты ненормальная или какая-нибудь комсомольская активистка, — сказал парень. — В церкви все как надо, как Бог велел. А у вас там в райкоме сплошной бордель. Я про вас все знаю — сам когда-то первого секретаря возил.
— Соломина? — машинально спросила Маша.
— Его тоже. У него тут возле почты зазноба жила. Он другой раз у нее заночует, а после выйдет проулком к моему дому, сядет в машину — и покатил в райком людей жизни учить. Да только тут все про его шашни знали.
— Я не знала.
— Ты же не местная — откуда тебе знать? Он сейчас первая шишка в области.
— Я была женой этой шишки, — сказала Маша.
— Да будет тебе выпендриваться. — Парень сплюнул прямо себе под ноги. — Нормальная девчонка, а такое несешь. Слушай, ты, наверное, одна из этих киношников, да? — вдруг осенило его. — Они тут второй месяц кино фотографируют. Как же я раньше не догадался, а? Ты ведь городская и очень красивая. По-моему, твою фотку у нас на почте продают.
— Я не актриса. Я на самом деле ненормальная. А разве это плохо? — Она расхохоталась,
— Ну ладно, ладно, — сказал парень, нервно хихикнув. В Маше на самом деле было что-то такое, что его пугало и одновременно притягивало. — Может, поедем ко мне? — неуверенно предложил он.
— Зачем?
— Ну, посидим, тово, поужинаем, вина выпьем. Да ты не бойся — у меня дома мать и сестра.
— А чего мне бояться? Что ты захочешь переспать со мной? Этого я должна бояться или чего-то еще?
— Ну… в принципе… я и не собирался… — Парня смущала и коробила слишком явная Машина откровенность. «Небось, шлюха, каких мало», — решил он и спросил: — Ты далеко живешь?
— В Плавнях.
— В Плавнях? Не может быть. Я там чуть ли не каждый день бываю, а тебя никогда не видел. Ты к кому-то отдыхать приехала? К кому?
— Я там много лет живу. Даже когда уезжала, все равно там жила.
— А где ты будешь сегодня ночевать? — не унимался парень. Что-то такое было в Маше (он еще не понимал сам — что), отчего ему хотелось бежать, куда глаза глядят или же, наоборот, не отпускать ее от себя ни на шаг.
— Домой пойду. Я люблю ходить. Ночью особенно.
— Давай я тебя на машине отвезу, — неожиданно предложил парень. — Или у тебя здесь дела?
— Я их уже сделала. Я больше никогда сюда не приду, потому что он уже мертвый. Как ты думаешь, почему люди любят молиться и поклоняться мертвым?
— Не знаю. — Парень почесал затылок. — Лично я в Бога не верю, хоть и не ругаю его, как другие. Залазь в кабину, а то поздно уже.
Они ехали молча. Маша никогда не путешествовала этой дорогой в темноте. Деревья качали своими протянутыми руками, словно пытаясь остановить их грузовик. Пахло пылью и вечерней рекой — Маша всегда помнила, как пахнет река в любое время суток.
Вот оно что, — сказал парень, когда Маша велела ему остановиться возле ворот своего дома. — А я думал, ты мне наврала. Ты такая молодая — совсем девчонка. Сколько тебе?
— Тридцать два.
— Странно… Это правда, что твой первый муж утонул в реке?
— Нет, — твердо ответила Маша.
— А где же он? Ты бросила его, чтобы выйти замуж за это фуфло Соломина?
— Он не фуфло. И я не бросала Анджея. Он меня бросил.
— А здесь говорят, будто его Соломин утопил, чтоб на тебе жениться.
Маша легко спрыгнула с подножки и бегом кинулась к дому.
— Погоди! — крикнул ей вслед парень.
Она остановилась, прозрачная и тепло-желтая в свете фар его грузовика. Над ее головой вились ночные мотыльки.
Парень открыл дверцу и направился к ней.
— Я сам никогда в это не верил, но…
— Мне страшно, — сказала Маша. — Он правда похож на Каина. Потому я так его боялась.
— Зачем ты вышла за него замуж? — вдруг спросил парень. — Если ты, конечно, не врешь.