Любимые

Хислоп Виктория

Темис Ставридис заметила, что внучка разглядывает противоположный балкон. Бесконечный ряд черных футболок на бельевой веревке подтвердил ее собственные страхи.

– Как думаешь, они из «Золотой зари»? [5] – спросила Попи с нотками беспокойства.

– Боюсь, что да, – печально ответила Темис. – Отец и все трое сыновей.

– «Золотая заря»? – переспросил Никос.

– Они фашисты, – сказала Попи. – Жестокие фашисты, противники иммигрантов.

Темис видела по телевизору, как за день до

этого ультраправая партия устроила демонстрацию, что очень ее взволновало.

5

«Золотая заря» – греческая ультраправая националистическая партия, определяемая как неонацистская и неофашистская.

Несколько секунд все трое молча смотрели на площадь перед собой. Там всегда бурлила жизнь. Мальчишки пинали мяч, матери сидели неподалеку на скамейках, курили и болтали. Трое подростков заехали на тротуар на мопедах, припарковались и быстро зашли в соседнее кафе. Один мужчина остановил другого, очевидно, чтобы прикурить, но Попи и Никос заметили, как прохожий сунул в карман маленький пакетик.

Темис не могла долго сидеть без дела. Следовало полить многочисленные растения, подмести и помыть кафельный пол на балконе.

Пока бабушка суетилась, Попи предложила сварить кофе.

– Может, сделать и для паппуса? – тихо спросила девушка. – Для дедушки?

– Он больше не пьет кофе. Чашка просто стоит и остывает. Знаете, что он уже почти двадцать лет не ходил в кафенион? Последний раз был сразу после моего дня рождения, я потому и запомнила. Он вернулся из кофейни тогда в странном настроении, и я поняла, что он больше туда не пойдет. Наверное, тогда он выпил свою последнюю чашку кофе.

Никос посмотрел на деда с грустью. Даже он понимал, как плохо дело, если грек не идет в кафенион.

– Он живет в собственном мире, – добавила Темис.

– Похоже, что так. В настоящем мире не все гладко, да? – сказала Попи. Темис мрачно посмотрела на нее. – Прости, что я говорю такие печальные вещи, йайа. Иногда не могу сдержаться.

– Все образуется. – Темис взяла внучку за руку. – Я уверена.

– Почему ты так уверена?

– Потому что все со временем налаживается. Иногда становится хуже, но в целом жизнь движется к лучшему.

– Ты серьезно? И ты говоришь это сейчас, когда люди стоят в очередях перед бесплатной столовой и спят у чужих порогов?

– Да, сейчас не просто. Но всех волнует лишь сегодняшний день. Людям стоит оглянуться и понять, что бывало намного хуже.

Попи озадаченно посмотрела на бабушку.

– Знаю, я кажусь тебе слегка расточительной, дорогая, но клянусь, мы бы ничего не выбросили в те времена, когда я была в твоем возрасте. Я и сейчас не должна, но просто могу себе это позволить…

– Я и не думала критиковать тебя.

– Знаю, знаю.

– Ты столько лет прожила, йайа.

Я представить даже не могу, где только умещаются все эти воспоминания!

– Да уж, там больше не осталось свободного места. – Старушка постучала пальцем по лбу. – Когда я смотрю на улицу внизу, то вижу не только то, что есть, но и то, что было.

– В смысле? – спросил Никос. – Тебя охватывает ностальгия?

– Не всегда. В прошлом случалось хорошее, но и плохое тоже. А глядя вниз, я о многом вспоминаю.

– Например?

– Вы видели фотографию на тумбочке? Ту, что справа?

Сквозь открытые стеклянные двери Попи видела гостиную. На тумбочке в ряд выстроились фотографии в рамках.

– Та, на которой ты вместе с сестрой?

– Вообще-то, это не моя сестра. Это Фотини. В школе мы были лучшими подругами. Совсем как сестры. Возможно, даже ближе. Она умерла на этом месте. – Бабушка указала за перила, в угол площади. – Прямо там.

Попи с недоверием посмотрела на бабушку, потом перевела взгляд в указанном направлении. Внучка прежде не слышала об этом, и ее поразило столь внезапное откровение.

– Это случилось во время оккупации. Был голод, агапе му. Умирали сотни, даже тысячи людей.

– Кошмар, – произнес Никос. – Я и не думал, что здесь было так ужасно.

В детстве отец лишь в общих чертах рассказал ему об истории Греции. Никос знал о падении Константинополя в 1453 году и о Греческой революции в 1821-м, но не смог бы назвать ни одного премьер-министра (хотя по памяти перечислил бы имена всех американских президентов по порядку их правления, фокус для вечеринок еще с самых ранних лет). В подростковом возрасте интерес юноши усилился, и он даже пошел на курсы греческого языка, чтобы приобщиться к своим истокам.

– Да, Никос, ужас, настоящий ужас. Она была так молода…

Темис на мгновение замолчала, словно собираясь с духом.

– В те дни мы почти все время голодали. Когда еды вдоволь, как сейчас, я стараюсь наготовить побольше – просто потому, что могу. Наверное, это выглядит чудачеством.

– Мне так и показалось, йайа. – Попи пожала бабушкину руку и улыбнулась. – Можно я возьму кое-что домой?

– Хоть все забирай, – решительно отозвалась Темис.

В последнее время Попи часто уходила от бабушки и дедушки с контейнерами, полными оставшейся еды. Ей хватало до конца недели, да еще перепадало соседкам по квартире.

В гостиной тихонько похрапывал дед, время от времени что-то бормоча себе под нос.

– Как думаешь, йайа, что ему снится? – спросил Никос.

– Вряд ли сейчас у него много мыслей или воспоминаний. Даже не могу себе представить.

– Наверное, все это хранится в подсознании, – задумчиво сказал внук.

– Иногда я завидую простору его мыслей, – отозвалась Темис. – Должно быть, там царит покой.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Попи.

– Я помню слишком многое, и от этого порой голова раскалывается. Столь яркими бывают воспоминания.