Любимый плут
Шрифт:
Однако он не слишком переживал из-за того, что они его побили. Прежде ему доставалось и похуже. Он был слишком мелок, незначителен для того, чтобы они пришли за ним. Они не питали к нему злобы – просто это была их работа.
Что же касается Тилли, Джека Ронси и всего этого племени сутенеров и поставщиков развлечений, то все они быстро гневались, но и быстро забывали свой гнев.
Нет, переделка, в которую он попал, была неожиданной и непрошенной, от нее не было спасения.
Джоко наклонил голову на дюйм вперед. Его губы коснулись волос Марии. Спутанные и растрепанные, ее волосы все-таки были мягче
Обитатели Уайтчапела, бродяги и нищие, взлелеяли для себя миф. Об этом они судачили, за это они пили холодными ночами в мрачных притонах. Ссылаясь на это, они утешали тех, кто начинал роптать. Об этом они вспоминали, когда мимо них проезжали важные господа в роскошных каретах, а честные торговцы прогоняли их от своих дверей.
Они считали, что под внешним лоском и приятными манерами богачей скрываются зачастую порочные и мелкие душонки, что леди и джентльмены по своей сути так же ничтожны, как и они сами. Только по воле случая Виктория родилась королевой, а Нельсон был возведен в ранг героя. И потому поднимали тосты «За удачу!»
«Заберите у них богатые особняки да ссадите их с породистых лошадей, вот тогда и увидите, как слетит с них вся эта мишура», – говорили бродяги и нищие.
Теперь Джоко в это не верил.
Леди в его объятиях была не в своем особняке и не на породистой лошади, но все же она оставалась леди, оставалась такой же отважной и преданной. Она опустилась перед ним на колени, чтобы снять с него ботинки, хотя он был недостоин целовать ее туфли. Она обходилась с ним как со светским щеголем, хотя была в десять раз лучше его, и пусть он провалится в ад, если теперь будет вести себя не как светский щеголь.
Перед ним встала нравственная дилемма, первая в его короткой жизни. Она была небесами – небесами, которых он даже не мечтал достигнуть. Он предвидел простирающуюся перед ним одинокую жизнь.
Чтоб пусто было Ревиллу, втянувшему его в это дело! Джоко был обыкновенным, легкомысленным, беспечным вором, срезавшим кошельки или обиравшим квартиры. Теперь его сердце ныло, отягощенное ответственностью и заботой.
Он прижался губами к волосам Марии. Она что-то пробормотала и зашевелилась во сне.
Боже! Как же он влип!
Он влюбился в нее.
Глава десятая
– Лорд Монтегю?
– Гермиона, дорогая моя. Ты выглядишь прекрасно, как всегда, – он с искренней теплотой улыбнулся и низко поклонился стоящей перед ним пышной даме.
– Спасибо. – Леди Гермиона была одета в малиновое атласное платье новомодного покроя, с огромным турнюром сзади и облаком кружевных рюшей, обрамлявших ее пышные белые плечи. Ее черные как ночь волосы были искусно уложены в прическу-помпадур высотой дюймов в шесть. С приветливой улыбкой она протянула ему руку в черной перчатке.
Она смотрела на лорда Монтегю, пока тот обозревал комнату за ее спиной, но вдруг уголки ее малиновых губ дрогнули – позади него она увидела высокую фигуру молодого человека. Леди Гермиона напряглась всем телом, улыбка исчезла с ее лица, словно по нему пробежала тень.
Лорд Монтегю проследил за ее взглядом, и его улыбка стала шире.
– Джордж, не будь увальнем, подойди сюда. Я хочу тебя кое с кем познакомить.
Замешкавшись
– Терри… – леди Гермиона запнулась. – Лорд Монтегю, вы привели сюда сына, – она в смятении взглянула на отпрыска Монтегю, не зная, как скрыть набеленное лицо, ярко накрашенные губы и щеки, кричащую одежду. Они недвусмысленно говорили о ее занятии, которого юный Джордж явно не одобрял.
Хмыкнув, лорд Монтегю схватил сына за руку и потащил в главный салон.
– Удивлена? – спросил он ее. – А могла бы и не удивляться. Он уже совсем взрослый. – Он заставил юношу сделать еще шаг. – Он просто стесняется.
И женщина, и молодой человек с отвращением взглянули на него.
– Сегодня будет твоя ночь, мой мальчик, – продолжал отец. Ничего не заметив, он похлопал сына по спине, изображая сердечность. – Тебе пора становиться мужчиной. Эта леди знает, как это делается. Леди Гермиона, это мой сын Джордж.
В ледяном молчании, наступившем за этими словами, содержательница борделя оглядела фигуру и лицо молодого человека. Когда их взгляды встретились, он свирепо сверкнул глазами. Леди Гермиона торопливо отвернулась и безуспешно попыталась прокашляться. Ее голос сорвался, когда она окликнула, чтобы подали шампанское.
– Очень кстати, – согласился Теренс. – Но не слишком много – молодо-зелено, знаешь ли. Может не встать.
Лицо Джорджа стало кирпично-красным. Его руки сжались в кулаки.
– Юника, – леди Гермиона подошла к молодой женщине в переднике с белыми оборочками. Она могла бы оказаться просто горничной, если бы на ее черном платье не было такого шокирующе-глубокого выреза. Широко улыбаясь, она приблизилась к новым гостям с подносом, на котором стояли наполненные фужеры. С особо вызывающим движением она, глубоко вздохнув, подала шампанское Джорджу.
Вместо того, чтобы заглядеться на ее грудь, Джордж взглянул ей в глаза. Их жесткий, настороженный блеск показался ему отталкивающим. Его хмурое лицо помрачнело еще больше. Он попытался что-то сказать, но не смог, и на его лице только напряженно заходили желваки. Оглядев через плечо Юники просторный салон, он с трудом перевел дух.
На стенах панели красного цвета чередовались с панелями, на которых были изображены розовые обнаженные тела, мужские и женские, в объятиях страсти. Под этими рисунками на плюшевых диванах и креслах артистично расселась дюжина женщин. Все они были в различной степени deshabille [5] – белые груди, руки, ноги были выставлены напоказ из-под шелкового белья и кружев. Одна из них, задрапированная в совершенно прозрачные шелка нежного оттенка, наигрывала на гитаре протяжную мелодию. Жар, идущий не менее чем от трех каминов, создавал в салоне духоту.
5
Deshabille – полураздеты (фр.).