Любимый ученик Мехмед
Шрифт:
Мехмед наморщил лоб:
— Учитель, это значит… Ты говоришь про… сближение?
— Да.
— А как это происходило?
Вот уж чего четырнадцатилетнему мальчику не следовало знать! Конечно, в общих чертах он знал — слышал где-то, ведь на улицах многие люди, далёкие от подобных дел, рассуждают об этом в весьма грубой форме. И всё же дополнять такие знания Андреас не собирался.
— Не спрашивай о подробностях, — ответил учитель. — Это не важно. Я просто хотел сказать тебе, что всё, что я делал со своими друзьями, а они — со мной, само по себе не значит
Последние фразы Андреас произнёс громче, уже не считая свою речь непристойной, но принц по-прежнему оставался задумчивым, будто пытался представить себе пресловутое «сближение»:
— Учитель, а почему для тебя это, — он сделал особенное ударение на последнем слове, — было не важно? Почему?
Андреас пожал плечами:
— Потому что в друзьях мы ценим одни качества, а в тех, в кого влюбляемся, ценим другие. Даже если друг на время берёт на себя роль возлюбленного, он всё равно остаётся другом. От друга мы ждём, прежде всего, понимания, поддержки в трудную минуту, а не благосклонного взгляда и не поцелуя, — учитель мечтательно улыбнулся. — И вот ответ на твой вопрос, как различается дружба и любовь. В дружбе и любви мы хотим разного. Конечно, влюблёнными тоже ценится понимание и поддержка, но главное для них — видеть рядом предмет своей любви, обменяться взглядами, улыбками, прикоснуться. Для друзей это второстепенно. Зато друзья испытывают грусть, если им не о чем говорить. Они чувствуют, что дружба разваливается. А вот для влюблённых диалог не так важен. Влюблённые могут и помолчать, находясь рядом, и не тяготятся этим. Спроси себя, что для тебя первостепенно, и ты поймёшь, которое из двух чувств поселилось в твоём сердце.
— А как различить, если я хочу понять не себя, а других? — спросил Мехмед. Он, наверное, опять вспомнил ту историю о двух «друзьях», которую наблюдал со стороны, а его озадаченное выражение лица по-прежнему забавляло учителя.
— Ты станешь понимать, когда сам познаешь любовь, — снова улыбнулся Андреас. — Полюбив хоть раз по-настоящему, ты получишь особое зрение и, видя неких двоих на улице, сразу сможешь сказать: «Вот те двое любят друг друга, а вот этих связывает лишь дружба».
Мехмед поверил не вполне:
— Учитель! — воскликнул он, но тут же начал говорить тише: — Почему тогда у меня нет уверенности в том, что я видел? Я вспоминаю то, что видел, и сомневаюсь.
— А ты уже любил? — серьёзно спросил Андреас.
— Я люблю, — ответил мальчик и замолчал, не решаясь признаться, что любимый им человек сейчас сидит рядом, но эта нерешительность лишь радовала учителя, потому что слова о любви, сказанные прямо, лишь усложнили бы положение. Позавчера вечером Мехмед тоже почти проговорился Андреасу о своих чувствах, спрашивая: «Как мне тебя любить и не оскорбить?» — но если бы прозвучало прямое признание, Андреас вынужден был бы возразить, что мальчик ещё сам не знает, о чём ведёт речь.
Впрочем, грек всё равно это сказал, глядя на смущённо потупившегося ученика:
— Тебе ещё много предстоит узнать о любви прежде, чем ты сможешь сказать «я люблю» или «я любил».
— Нет, я знаю, что такое любовь, — возразил
— Да? — молодой грек продолжал оставаться серьёзным и пытался понять, усвоил ли мальчик хоть что-нибудь из недавних объяснений.
Меж тем Мехмед, которого не особенно смутил даже рассказ об особенных друзьях Андреаса, теперь вдруг покраснел. Принц сглотнул, избавляясь от кома в горле, а затем, справившись с собой, вполне спокойно ответил:
— Учитель, ты сам сказал, что от тех, кого любим, мы ждём благосклонного взгляда и… поцелуя. Я этого жду.
«Как видно, мальчик ничего не понял, — с некоторой досадой подумал Андреас. — Я ему про то, что сближаться физически — не главное, а он только этого и ждёт. Он, должно быть, думает, что раз я не собираюсь допускать ничего физического, значит, не хочу и, следовательно, не люблю. Отсюда и робость. Мальчик слишком боится услышать, что не любим, а иначе, наверное, сам бросился бы мне на шею». И всё же учитель не терял надежду втолковать ученику, что платоническая любовь это сейчас лучше, чем погружение в страсти:
— А если ты не получишь поцелуя, то любовь, которую ты испытываешь, исчезнет?
Принц задумался:
— Не получу?
— Да, представь, что поцелуи невозможны, как и сближение. А теперь скажи, перестанешь ли ты любить.
Мехмед, должно быть, вспомнил свои недавние рассуждения о том, что любовь без близости совсем не та, но теперь, когда любимый человек спрашивал: «Разлюбишь ли ты меня?» — принц не мог ответить: «Разлюблю».
— Учитель, я всё равно не перестану любить, но…
— Что «но»?
— Зачем любовь без…!? — принц опять говорил громче, чем следовало, поэтому учитель произнёс:
— Тише, мой мальчик.
Мехмед опасливо глянул на двери класса, а затем повернулся к Андреасу и повторил уже шёпотом:
— Зачем любовь без поцелуев?
— Лучше я объясню тебе это на примере Сократа, а не на собственном примере, — ответил грек и извлёк из-за пазухи небольшую книгу, которую мальчик уже видел у него в руках позавчера, но, очевидно, не запомнил её. — У Сократа был ученик, юноша по имени Алкивиад, очень способный и к тому же красивый внешне. Думаю, история этих двоих тебя многому научит.
Молодой грек почти сразу нашёл нужную страницу и, теперь усевшись рядом с Мехмедом, ткнул пальцем в строчку:
— Вот, прочитай отсюда и остановись, когда речь Алкивиада закончится. Если встретишь незнакомые слова, спроси меня.
Поскольку книга была греческой, принц начал по привычке читать вслух:
— Сократ любит красивых, всегда стремится побыть с ними… — он поднял глаза на учителя и удивлённо спросил по-турецки: — Откуда эта книга? Из дворцовой библиотеки?
— Не думаю, что в дворцовой библиотеке такая есть, — ответил Андреас. — Это одна из книг Платона, про которого я тебе говорил. Читай дальше. Не обязательно вслух.
Мехмед начал сосредоточенно читать, уже не произнося слов. Пальцем по строчкам мальчик не водил, но выражение лица вполне ясно показывало учителю, о чём сейчас читает ученик. Рука мальчика дрожала, когда он переворачивал страницу, чтобы начать читать следующую. Конечно, при чтении попадались незнакомые слова, но Мехмед позабыл о них спрашивать. Чтение захватило его.