Любить королеву. Случай из адвокатской практики
Шрифт:
Он стал только жестче. Малейшие промахи, ошибки, косой взгляд, случайно вылетевшее слово, на которое он бы раньше не может, и не обратил внимания – ничего не укрылось от него теперь. Все и за все будут наказаны.
Но больше всех получит женщина, что посмела удрать от него ночью. Бросить его, когда он хотел продолжения, горел жаждой. Ее найдут и приведут к нему, тогда тварь поймет, что он с ней еще не закончил.
А пока он сидел за столом с Шарафеичем, шутил, улыбался, ел руками жареное мясо убитых им зверушек. Нах***. Никакой больше европейской дребедени. Нах***!
И
Знал ли он вообще, где у него сердце и для чего? Когда такое было, чтобы оно хоть шелохнулось хоть из-за чего-то? А теперь вот, будто шипами распирало изнутри и сдавливало снаружи. И не поймешь отчего, от злости, от бешенства, что ли?! Но такое чувство, словно в груди дыра. И ноет. И память. Некстати.
Некстати все!
В последний день, сидя за крытым столом с Алишером и не спеша ведя ниочемные разговоры, считал минуты, тянуло назад в город. Потом ехал с мыслью, что найдет эту тварь, натрахается до одури, до посинения, и вышвырнет. Чтоб знала. От таких, как он, не сбегают. Эта мысль подогревала его злость, подхлестывала жажду отомстить. И заставляла что-то трепетать внутри. Что-то неуверенное, слабое. За эту неуверенность ненавидел себя.
Он и так был на взводе. Еще в дороге сообщили, что женщина, которую он велел разыскать в городе, уволилась с работы и исчезла. В итоге, домой добрался злой как черт, и первое что сделал в ответ на Кристинино идиотское:
– Пусик! Я так соскучилась!
Отодрал ее прямо на полу в прихожей. А только ощущения совсем не те.
Она тоже пыталась сопротивляться, визжала – прическу испортишь! А потом шипела, что он не расплатится! И чтобы не смел больше так себя вести, иначе она от него уйдет.
Не удивительно, Кристина привыкла к тому, что она для Мережкова дорогая статусная игрушка. Он мог быть циничным мерзавцем, бывал иногда груб, но все же, никогда раньше так себя не вел, держался цивилизованно, рук не распускал. А сейчас он из привычных границ вышел.
Василий сидел на полу, прислонившись к стене. Слушал, слушал. Потом встал, бросив ей:
– Собрала вещи и убралась отсюда. К чертовой матери. Чтобы через час тебя здесь не было.
Ой, что тут началось…
И Васечка, да если тебе нравится грубо, да ради бога, хоть на люстре… да сколько угодно и как угодно… Я же так тебя люблю, ну подумаешь, вырвалось…
– Я сказал, пошла вон. Сейчас же, – у него даже зубы оскалились как-то по-звериному.
И тут с Кристиной произошла метаморфоза. Исчезло враз глупое щебетание и сюсюканье, а на лице возникло почти такое же звериное выражение, и между накачанных филлерами губ тоже показались клыки.
– Ты мне денег должен, – прошипела она.
Что? Денег он ей должен?! Тварь ненасытная.
– Чтоб твоего духу тут не было! – рыкнул он, разворачиваясь к любовнице.
Сейчас в его глазах светилась самая настоящая ярость, Кристина поняла, что лучше его в таком состоянии не провоцировать. Развернулась и шумно дыша ушла в спальню, собирать вещи. Мужчина проводил ее взглядом, а после пошел смыть с себя отвратительное послевкусие
Женщина проворно и зло собиралась, запихивая все вперемежку в чемоданы, и думала, что этот ублюдок наверняка нашел себе другую. Но ничего, ничего. Ничего!
Собралась быстро, он все еще был в душе. Хлопнула дверью и ушла, пообещав напоследок:
– Ты еще об этом пожалеешь!
А мужчина стоял под струями чуть теплой воды, лившейся ему на голову, и вспоминал совсем другой секс, и совсем другую женщину. От этих воспоминаний ощущения заполняли его, заливали целиком, заставляли вновь испытывать отголоски того безумия. Шептали искушая:
«Что бы ты отдал, ради того, чтобы она сейчас была здесь? Чтобы взять ее тело так, как тебе хочется?»
Не выдержал, заорал и стукнул кулаком по стенке душевой кабины, потом еще и еще. Проклятый флешбэк!
После этого фрагмента неловкость испытывали все. Потому что такие переживания слишком интимные, слишком личные. Яркие. После такого трудно собраться и мыслить отвлеченно.
Еще одна из причин, по которым крайне редко применялась детальная реконструкция.
Секретарь сурово оглядел насупленные физиономии присутствующих, потом остановился взглядом на адвокате Климовой и произнес:
– На сегодня слушания окончены. Завтра в то же время, состав тот же. Место перехода будет уточнено дополнительно. Уведомление получите завтра в течение дня.
Все, кто на тот момент присутствовал в зале, немедленно оказались во внешнем холле. Огромные механические часы на стене по-прежнему показывали 00.00. Таковы уж особенности места, именуемого залом суда, там не движется время, нет отсчета. Сколько бы ни длились слушания, время останется неизменным, каким было на момент начала.
Часы ожили, секундная стрелка сдвинулась с характерным щелчком. Люди тоже пришли в движение. Все еще задумчивые и сумрачные, под впечатлением пережитого. Не так легко сбросить с себя сильные эмоции, пусть даже чужие, навязанные. Навязанные тем более. Потому что разум и душа сопротивляются этому насильственному вторжению.
Но работа есть работа.
Мариша стояла рядом с Джейми, их так и вынесло наружу бок о бок. Джейми встряхнулся, пытаясь избавиться от впечатлений, совсем как большой пес стряхивает воду. Латы звякнули.
Посмотрел на Маришу, девушка тоже выглядела задумчивой.
– Ну что, в бар, и по одной? – спросил Джейми.
– На немецкий счет, – ответила она, глянув на него насуплено.
– Пойдет, – ответил тот, снимая шлем.
Повертел затекшей шеей. Бой остался там, за дверью зала, а усталость начала сказываться сейчас.
– Я пошел переодеваться, жду тебя в холле через пять минут.
Мимо них прошел Сабчаковский, сердито взглянул на девушку-адвоката и выдал:
– Климова, вы сегодня заставили нас всех окунуться лицом в … – и смерил осуждающим взглядом.