Любить мистера Дэниелса

Черри Бриттани Ш.

Он взял перочинный нож и разорвал рукав своей белой футболки. Затем засунул нож обратно в свой бумажник, который снова оказался в кармане его джинсов. Рукав был в его руке, пока он не протянул его мне. Я уставилась на него, в замешательстве, не понимая, что он делает.

— Для слез,— прокомментировал он. Я смотрела на него долгое время, и он вздохнул. Он зажал рукав между большим и указательным пальцем и протянул мне.

— Я не прикоснусь к тебе.

Осторожно взяв у него рукав, я вытерла слезы и услышала, как он облегченно выдохнул.

Мы одновременно вдыхали

и выдыхали, и он не двигался, пока мои вдохи не замедлились до скорости его.

— Ты в порядке... — повторил он, когда скользнул руками в карманы джинсов. Я могла почти увидеть его строение мышц под футболкой. Могла даже коснуться его души, которую он так охотно носил в своих рукавах этим вечером.

Ну... в одном рукаве, по крайней мере.

— Я в порядке... — повторила я, все еще чувствуя, что мои колени готовы подогнуться. Я скучала по Габи так сильно, что мне было больно стоять. Это больно — быть живой. Я изо всех сил пыталась больше не плакать, но когда он посмотрел на меня и наклонил свою голову влево, сощурив глаза, я почувствовала, что волна эмоций снова нахлынула на меня.

— Но все нормально, если ты не в порядке, — прошептал он.

Я рыдала в рукав его футболки несколько минут после этого, потерявшись в печали. Он не двигался. Он не устал от моего эмоционального срыва. Просто стоял, по какой-то причине, и я чувствовала объятие, которого на самом деле не было физически.

Я взяла себя в руки.

Я была в порядке. По крайней мере, сейчас. Я пожала плечами и высморкалась в рукав, издав очень непривлекательный звук. Он слегка рассмеялся. Я просто чувствовала себя глупо.

— Я должен вернуться... — заявил он, звуча извиняющееся за то, что должен уйти, но я знала, что, по правде говоря, это был идеальный момент для него, чтобы исчезнуть. — Я вижу тебя внутри? — спросил он.

Он все еще хотел увидеть меня внутри? После этого?

Один кивок — это все, что я могла дать ему, и один кивок — это все, что было ему нужно. Без колебаний, он завернул за угол и снова исчез в баре, не оглядываясь на меня. Мои глаза следовали за ним, молчаливо благодаря за то, что был той самой стеной, когда мне нужна была поддержка.

После нескольких минут того, пока я брала себя в руки, я вернулась в здание, направившись к бару, и заказала воду с лимоном. Живая музыка уже началась, и от звуков, заполняющих мои уши, я поняла, что мистер Прекрасные глаза был прав. Я буду наслаждаться этим.

Опустив взгляд, я увидела, что их диски лежат на барной стойке. Подняв один, я повернулась к бармену.

— Сколько?

— Десять баксов.

Я положила деньги на барную стойку и поблагодарила бармена за напиток и диск. Я ощущала себя странно, находясь в баре, хотя мне не было двадцати одного. Немного бунтарства вспыхнуло внутри меня, даже с этими черными чернилами на моей руке.

Я повернулась и рискнула пойти к сцене, чтобы смотреть

выступление группы, уже очарованная их энергетикой. Каждый участник группы звучал легко в своей зоне комфорта.

Мои глаза замерли на солисте — человеке, который обнимал меня на расстоянии. Как свободная птица он сидел на стуле и пел. Он пел так, как будто это последний раз, с эмоциями в каждой ноте, чувствами в каждой паузе. Огни бара мигали над ним, и он закрыл глаза, поднося микрофон ближе к губам. Его глаза снова открылись, и в них была любовь и нежность сияющих звезд.

Он был прекрасен. Не в том смысле, что самым сногсшибательно красивым, а в своем собственном стиле. Он был в простой белой футболке, которая была пропитана его потом — и на ней не хватало рукава, также на нем были темные джинсы, и цепь была продета через петли ремня, тянувшаяся к кошельку, который находился в заднем кармане. На его руках не было татуировок, но то, как крепко он держал микрофон, демонстрировало его телосложение.

И эти губы. Ох, эти губы. Мои щеки покраснели, когда я уставилась на его рот.

Музыка почти затихла, но затем взорвалась как сдерживаемый поток. Чем громче становился звук, тем более интенсивным становился его голос. Он жил в словах, которые пел, он принял рифмы, которые исполняла группа, как будто они были его собственными детьми, и он вдохновлял меня. Его голос был таким же легким, как дождь, тем не менее, я знала, что он мог превратиться в бурю, если подпитать его энергией.

Он обхватил микрофон своей большой рукой и сжал его, как будто это была его любимая, и когда его взгляд устремился на публику, он нашел меня. Я не отвела взгляда, не могла. Он гипнотизировал меня, оставляя меня в оцепенении. Я была на сто процентов в порядке, когда находилась под пристальным вниманием этих глаз.

«Я буду твоим лучшим другом, дорогая, если ты скажешь мне свое имя. Я буду твоим солнцем, когда ты устанешь от дождя».

Уголки его губ поднялись, когда он продолжил петь. Его улыбка заставила меня ухмыльнуться. Когда я последний раз улыбалась? Он кивнул мне, и спел финальные слова песни, как будто давал мне приватный концерт.

«Ты можешь уйти, и я буду в порядке. Но просто знай, ты будешь сегодня в моих снах...»

Я отвела от него взгляд и уставилась в пол. Розоватый оттенок моих щек намекал на смущение. Мои глаза оставались приклеенными к полу следующие несколько песен, и я неловко постукивала ногой в такт.

Я могла услышать улыбку в его голосе, когда он благодарил публику после шести песен.

— У нас будет пятнадцатиминутный перерыв. Спасибо, что тусуетесь с нами сегодня, и помните, что наши диски продаются в баре. Посмотрите их, захватите еще один напиток или два и оставайтесь на продолжение выступления. Мы группа «Скитания Ромео», и мы так чертовски в восторге от появления каждого из вас засранцы, столько красивых людей здесь сегодня.