Любитель разговорного жанра

Певзнер Керен

Я немного подумала.

– Мужскими. Не слышно было стука каблуков.

– Так. Как насчет других звуков? Ну там, - он сделал неопределенный жест рукой, - какие-либо характерные покашливания, хрипы, вздохи? Не слышали?

Я молча покачала головой. Мне хотелось домой.

Но похоже, он не собирался меня отпускать. А что спрашивать - еще не решил. Повернувшись к тому эксперту, который снимал отпечатки пальцев, он спросил:

– Рони, есть что-нибудь новенькое?

– На дверной ручке пальчики убитого и госпожи Вишневской, - радостно сообщил тот. "Чего тут радоваться?" -

раздраженно подумала я.

– Больше ничего?
– без особой надежды поинтересовался следователь.

– Есть еще парочка смазанных отпечатков, но они довольно старые, сказал Рони с сожалением.
– Идентифицировать невозможно.

Борнштейн повернулся к второму:

– Что у тебя, Яков?

– Частицы черной лайки под ногтями убитого, - откликнулся тот.
– Можно предположить, что убийца был в перчатках.

– Почему "был"?
– буркнул следователь.
– Почему не "была"?

Вот только быть заподозренной в убийстве мне и не хватало для полного счастья! Я собралась выдать гневную тираду и даже открыла рот.

– Я вас не подозреваю, - словно подслушав мои мысли, быстро сказал следователь.
– Это так - дурацкая привычка придираться к экспертам... Да-а, эстет, - хмыкнул он.
– В тонких перчатках и с кухонным ножом. Эстет.

Прибыла скорая. Двое санитаров вынесли тело несчастного психоаналитика. Я почувствовала себя чуть лучше.

– Скажите, Валерия... Вы позволите вас так называть?
– обратился ко мне Борнштейн.

Я кивнула.

– Вы всегда так поздно работаете?

– Бывает, - ответила я.
– Если много писанины, не успеваю. А откладывать назавтра не хочется.

– Понятно. Значит, когда вы уходили, все прочие офисы в этом здании были закрыты?

– Кроме кабинета доктора Когана.

– Да, конечно. Но вы не сразу заметили, что он открыт, верно? Только после того, как вернулись за...
– следователь глянул в свой блокнотик.

– За зонтиком, - подсказала я.

– Совершенно верно, за зонтиком. Так?

– Так. Дверь открывается в другую сторону. Если идти к выходу, свет не виден. Только когда возвращалась, заметила.

– И что же вас заставило войти?

Я пожала плечами.

– Ничего не заставляло, просто одной возвращаться не хотелось. Думала, выйдем вместе.

Следователь Борнштейн некоторое время молча смотрел на меня ничего не выражающими глазами. Пауза затягивалась. Я начала нервничать.

– Что за человек был покойный?
– спросил он наконец.
– Чем именно занимался? Кто его навещал? Вы ведь работали в одном помещении, наверное, встречали его ежедневно.

– Ну...
– я задумалась.
– Я все-таки слишком мало его знала. Встречались... Как встречались - здоровались в коридоре. Разговаривали мы всего-то пару раз. В кафе напротив, когда выходили на обеденный перерыв. Ну, а чем он занимался, вы и сами догадываетесь - людей лечил, психозы, неврозы. Мы же в сумасшедшее время живем - в кого ни ткни - невротик. Я ему тоже как-то раз на нервы пожаловалась, а он меня внимательно выслушал и дал почему-то телефон массажистки, говорил, что она - специалист именно по этому виду заболевания, - ну что за

чушь я несу, при чем здесь массажистка?

– А где телефон?
– спросил следователь.

Я порылась в сумочке, нашла картонный квадратик, протянула следователю:

– Я так им и не воспользовалась.

Борнштейн аккуратно переписал номер и я спрятала карточку снова в сумку. Потом снова обратился ко мне:

– Он работал один?

– Нет, - ответила я, - у него была секретарша, Габриэль. Но она никогда не задерживается на работе позже шести. Она замужем и у нее девочка четырех лет.

– Нужно ее вызвать, - Борнштейн повернулся к своему молодому помощнику. Завтра, на восемь утра ко мне.

– Вы знаете ее телефон?
– это он уже спросил меня.

– Нет, но может быть найти по телефонной книге?

– Как ее фамилия?

– Марциано, Габриэль Марциано, а ее мужа зовут Чико.

Мне вдруг пришло в голову, что было бы лучше, если бы я сама позвонила бы Габриэль. Ее муж обладал просто клинической ревностью и звонок в вечернее время незнакомого мужчины просто свел бы его с ума. Я робко поделилась своими сомнениями со следователем.

– То, что вы сказали, Валерия, очень интересно. Вы не могли бы поподробнее рассказать об этой семье?

Да, язык у меня еще тот. Ну чего это мне вздумалось сообщать про ревнивого Чико? Габриэль, веселая итальянка с пышным бюстом просто не могла не приковывать взгляды всех мужчин, попадавшихся ей на глаза. Небольшого роста, вся кругленькая и живая как ртуть, она была неплохой секретаршей у Когана, вела всю документацию, приклеивала бирки на магнитофонные кассеты и вообще была правой рукой рассеянного психоаналитика с вандейковской бородкой. Ее закрученные в тонкие спиральки рыжие кудри прыгали на лбу, когда она с очередным возмущением рассказывала мне, что "профессор" - так она называла Когана, снова засунул не туда важную бумагу.

Обеспокоенные посетители, приходящие на прием, увидев ее, забывали о депрессии и страхах, мучающих их и часто я была свидетелем однообразных сцен: выйдя с сеанса психоанализа, пациенты мужского пола поджидали Габриэль в коридоре, чтобы назначить ей свидание. У меня была твердая убежденность, что доктор Коган знал об этом и считал эти притязания дополнительным стимулирующим лечением. Не могу сказать. что это ей не нравилось, иногда Габриэль забегала ко мне в кабинет и делилась "по секрету" пылким признанием какого-нибудь ипохондрика, только что вышедшего из кабинета.

– Ей двадцать три года и Чико очень ее любит. Габриэль пошла работать потому, что он был водителем грузовика, попал в аварию и долго лечился. Нужно было зарабатывать деньги и один из пациентов доктора Когана, дальний родственник Чико, предложил ее в качестве секретаря - Коган тогда искал, но объявление давать не хотел. Она была медсестрой, но после рождения дочки прекратила работать.

– А как ее муж отнесся к тому, что она пошла работать?
– спросил Михаэль.

– Габриэль рассказывала, что он не хотел, чтобы она работала, но после аварии он смирился, так как несмотря на страховку, денег не хватало, а устроится на новую работу Чико до сих пор не может.