Любитель сладких девочек

Романова Галина Владимировна

Милиция потребовала от нее обязательных объяснений. И Маше пришлось путано, но недолго с ними объясняться. Хорошим подспорьем в этом оказалась видеокассета с исповедью папочки, которую Панкратов очень удачно смонтировал, прежде чем предъявить властям в качестве улики.

Затем понадобилось ее экстренное присутствие в родном городе, чтобы утрясти-таки все формальности со злополучным наследством. Оно, кстати, оказалось как раз таким, как ей и предсказывал отец — непостижимо огромным. И пока она улаживала там все дела — продавала

недвижимость и рассовывала свои средства по столичным банкам — как-то так незаметно прошло почти полгода. А они с Панкратовым, как ни странно, все еще были вместе, и что уж совсем казалось необъяснимым, находили в этом удовольствие.

Маша все ждала и ждала: ну вот, вот еще немного — и начнется. Вот им осталось совсем чуть-чуть, и давний кошмар — вечный спутник ее жизни — начнет запросто вторгаться в ее жизнь. Но ведь нет же! Все по-прежнему шло хорошо. Правда, однажды…

— Что это у тебя? — Панкратов, быстро отреагировав, вывернул ее руку из-за спины и выхватил узкую пластиковую полосочку. — Что это такое, Машка? Быстро говори!

Она начала было мямлить что-то, пытаясь его обмануть и хоть как-то продлить его неведение. Но он был не дурак, ее Панкратов, он быстро все разгадал.

— Машка, ты попалась?! Машка, ты попалась!

Обалдеть можно! Это правда? Можешь не трясти головой, я и так вижу — тест положительный. И чего молчала?

Она хотела было начать что-то врать про сюрприз и так далее, потом не выдержала и, всхлипнув, призналась:

— Я боюсь!

— Рожать боишься? Вот дуреха! Вместе пойдем.

Я помогу! — Панкратов сиял, просто как самовар начищенный, даже его руки стали какими-то другими и касались ее теперь с непонятной осторожностью. — Классно, Машка! Это же классно — ребенок! Наш с тобой ребенок!

— Вот именно! Наш с тобой! — воскликнула Маша, больно ударяя его по рукам, норовившим влезть ей под пижаму и погладить абсолютно плоский живот.

— И что тебя смущает?

Какая удивительная метаморфоза произошла с человеком. Разве раньше он пропустил бы подобную вольность с ее стороны? Нет, ни за что! Обязательно шлепнул бы по попке, приговаривая что-нибудь типа: «Остынь, женщина». А тут с совершеннейше счастливым.., нет, скорее глупым видом поймал ее руки и начал обцеловывать каждый пальчик, приговаривая:

— Почему это нам с тобой нельзя заводить детей, малышка моя? Что тебя смущает?

Она все же сказала это. Столько времени носила в душе этот камень, и тут…

— Ты убийца своей жены, Володя! Нет, не делай таких глаз, пожалуйста, — взмолилась Маша. — Не прямой. Косвенный!

— Та-а-ак, граждане! И что тут у нас происходит? Откуда ты взяла такую ересь? — Ей все-таки удалось его разозлить. Володя моментально набычился и отошел от нее на полметра.

— Мой отец… Он за всеми следил и по крупицам собирал сведения… И он…

— И что он? — ловко передразнил ее Володя.

— Он сказал, что при твоей хитрости

и предусмотрительности ты не мог не знать о готовящемся убийстве, — выпалила Маша и мгновенно почувствовала неимоверное облегчение.

Что-то теперь он скажет? Начнет отрицать? Конечно же, отрицать, а как же иначе? Но Панкратов снова ее удивил, невесело рассмеявшись.

— Твой отец… Вот мерзавец проницательный…

— Ты знал?! — похолодела Маша.

— Ну скажем, не то чтобы точно, но догадывался, что затевается что-то недоброе. У меня не было времени понять, что к чему и почему. Но когда она погибла, я удивился мало. Просто ошибочно полагал тогда, что Гарик убирает ее из-за того, что она делает меня несчастным. Только и всего…

— И ты от меня это скрывал?! Ты венчался со мной, мерзавец, прожил полгода и все это время скрывал от меня?.. — Она почти задыхалась, отказываясь оправдывать то спокойствие, которым дышало лицо мужа; кстати, лицо снова стало приближаться к ней. — Отойди от меня!

— Ладно тебе, Машка, кипятиться. — Он обнял ее, брыкающуюся, и с силой прижал к себе. — Вот так-то лучше… А что касается откровения… Так ведь и ты была не совсем правдива со мной, дорогая.

— Что ты имеешь в виду? — От того, как он это сказал, Маша мгновенно помертвела.

— Имел ведь я счастье общаться с твоим папочкой. Он ведь оглушил меня тогда, связал и швырнул под яблоней, не дав слова молвить. Не знал, дурачина старый, что за моим домом велся круглосуточный надзор, вот и облажался так безграмотно.

Оглушить-то себя я ему позволил, чтобы дать возможность увидеться с тобой и как следует выговориться. Но потом я ему обо всем рассказал, пока ментов с медиками дожидался. Все, без утайки рассказал. Даже про то, как люблю тебя и как собираюсь сделать тебя счастливой.

— А что он? — Под ложечкой заныло долго и протяжно, высеивая пот между лопатками.

— А что он? — Панкратов нарочно медлил, она это знала доподлинно. — А он ничего. Так, кое-что поведал мне. Предостерег, так сказать…

— На предмет чего? — Маша широко и протяжно зевнула, ощущая свою голову на плахе.

— Это ведь его приметы сообщила глазастая соседка в день убийства твоего супруга, — начал вкрадчивым голосом Володя, все теснее прижимая ее к себе. — И это именно он побывал в тот день в вашей квартире. И он, а не кто-нибудь, вызвал тебя звонком на улицу.

— Ну… Все, наверное, так и было… — промямлила Маша.

— Так-то оно так… Но опоздал он, Машка, — шепнул ей на ухо Володя, целуя затем в мочку. — Он хотел убить этого мерзкого малого, но не успел.

Когда он зашел, твой супруг как раз испускал последний вздох, дорогая…

— Отпусти! — твердым голосом потребовала она и, когда он беспрекословно ей повиновался, спросила:

— И что теперь?

— А ничего. А что, собственно, случилось? — Он и в самом деле выглядел непонимающим.