Люблю и ненавижу
Шрифт:
– Спасибо вам, Юджин. – Карен остановилась и повернулась к Фаусту. – За поддержку и сочувствие. Хотя я этого не стою…
Фауст улыбнулся, попросил не пропадать, и они расстались недалеко от главного въезда на территорию госпиталя. Он вернулся в больницу.
А Карен пошла домой, навстречу новой жизни.
12
В одиннадцать часов вечера в холостяцкой квартире Джеймса Дилана раздался телефонный звонок. Недовольный хозяин снял трубку. Раздался голос его неугомонного друга.
– Джеймс, привет, это Сид.
Выражение
– Привет, Сид. Как дела?
– Все нормально, – кратко ответил Барнет, не собираясь вдаваться в подробности. – У меня есть к тебе небольшая просьба, Джеймс.
Сид замялся.
– Ты не возражаешь, если я приму на работу одного человека? Она очень хорошая, и я обещаю, что…
– Ты уже начинаешь оказывать женщинам протекцию? – рассмеялся Джеймс. – Чем же все это закончится, хотел бы я знать?
– Ничего смешного, – буркнул Сид. Он всегда воспринимал слова Дилана за чистую монету. – Я просто хочу помочь…
– И непременно за счет компании, – закончил за него Джеймс.
– Ты же знаешь, что я ни за что не стану причинять компании вред, – возмутился Сид.
– Хорошо, не сердись, – улыбнулся Джеймс. Ему надоело дразнить Сида. – Бери кого хочешь. Я рад, что у тебя наконец появилась подружка. На моей памяти ты впервые просишь за женщину.
Последовало гробовое молчание. Джеймс физически ощущал, что Сид в ярости.
Что я сказал не так? – удивился он про себя.
– Она не моя подружка, – прошипел Сид. – И я буду очень тебе благодарен, если ты в будущем воздержишься от грязных намеков.
Джеймс поперхнулся. Угроза в голосе друга явно указывала на то, что он принимает его шутки слишком близко к сердцу. А это в свою очередь являлось неоспоримым доказательством того, что Сид Барнет испытывает к незнакомке определенные чувства.
– Прости, Сид, – серьезно произнес Джеймс. – А кем она будет работать?
– Я подумал… ты давно говорил, что мне надо нанять секретаря…
Джеймс благоразумно сдержал ехидный смешок. Видимо, Сид действительно влюбился. Он всю жизнь отмахивался от предложений Джеймса нанять для него секретаря, а теперь сам нашел подходящую кандидатуру. Это кое-что, да значит.
– Я не против, если ты сам введешь ее в курс дела, – сказал Джеймс. – Пусть приступает с завтрашнего дня. Можешь обрадовать свою протеже.
– Надеюсь, – произнес Сид неуверенно. – Она еще ничего не знает о том, что я хочу предложить ей работу.
– Забавно, – присвистнул Джеймс.
С таким он сталкивался в первые. Джеймс поймал себя на мысли, что ему очень хочется увидеть женщину, ради которой Сид так старается.
– А ты уверен, что она примет твое предложение?
– Ей очень нужна работа, – неуверенно ответил Сид. – Должна принять. Спасибо тебе, Джеймс.
– Не за что. – Джеймс улыбнулся. – До завтра.
Он повесил трубку. Кажется, завтрашний день обещает быть интересным.
Он медленно стал подниматься на второй этаж. Там располагалась большая гостиная с камином, над которым висел портрет молодой рыжеволосой женщины в полный рост. Последние десять месяцев Джеймс Дилан взял за правило просиживать в этой комнате напротив картины как минимум полчаса. Он говорил себе, что таким образом искупает
С тех пор как умерла Лана, его мать периодически настаивала на том, чтобы Джеймс пожил некоторое время в родительском доме.
– Тебе нельзя оставаться одному в той квартире, где все напоминает о ней, – говорила она, с болью глядя на почерневшее лицо сына.
Но Джеймс был непреклонен. Никакие доводы не могли сломить его решимости. Он не будет продавать квартиру, в которой они жили с Ланой. Он не струсит и не переедет к родителям. Он не снимет со стены ее портрет, написанный через две недели после свадьбы. Он будет каждый день возвращаться в этот дом и смотреть в ее насмешливые глаза. И просить прощения.
Элизабет Дилан теперь ни капли не сомневалась в том, что Джеймс безумно любил Лану. Разве стал бы он так вести себя сейчас, когда ее больше нет? Он никак не хотел расстаться с прошлым, и это пугало заботливую мать.
Однако если бы она узнала истинную причину поведения Джеймса, Элизабет бы испугалась еще больше. Ни о какой безумной любви речи не шло. Страшные муки совести терзали Джеймса днем и ночью, и это было ужаснее боли утраченной любви.
Джеймс вспоминал позорное чувство облегчения, испытанное им, когда он узнал о том, что Лана попала в аварию и потеряла ребенка. Он радовался, потому что считал себя свободным от всех обязательств. Ошибка, совершенная им когда-то, была исправлена жестоким, но милосердным провидением. Ему было позволено не тянуть на себе этот крест всю оставшуюся жизнь. Как наивен он был в своем заблуждении!
– Мистер Дилан, произошло непредвиденное несчастье, ваша супруга скончалась этой ночью… – постоянно звенели в ушах слова маленького пухлого человечка в белом халате, который сообщил ему о смерти Ланы.
Глупец! Как будто несчастье можно предвидеть!
Его несмело пытались утешать, рассуждать о какой-то неизбежности, и лишь потом Джеймс понял, что все в этой больнице всего лишь очень напуганы и пытаются избежать уголовной ответственности.
Смешно. Эти люди не понимали, что если и надо кого-то судить, так это только его. За равнодушие и тайную ненависть, за трусость и неискренность. Он не смог устоять перед соблазном на той дурацкой вечеринке, хотя ни капли не интересовался Ланой. Он не смог отказать ей, когда она пришла требовать жениться на ней ради ребенка. У него не хватило храбрости признаться, что этот брак – ошибка. Он не доверился даже собственной матери, предпочитая не разрушать образ мужественного взрослого человека. Он позорно обрадовался, узнав, что ребенка больше нет.
Ему ли выступать перед судом в качестве убитого горем мужа и отца?
Чувство собственной вины постоянно терзало Джеймса. Он выслушивал соболезнования знакомых и объяснения врачей, соглашался со всем, что ему говорили.
Ему сказали, что медсестра этой больницы была настолько непрофессиональна, что вколола Лане лекарство, не посмотрев, что у нее на него аллергия.
Джеймс отметил лишь, что и не знал, что у Ланы на что-то аллергия.
Ему сказали, что имя нерадивой медсестры Карен Кордейл, и что ее обязательно уволят и накажут. Но что хантервильский госпиталь ни в чем не виноват, разве что в найме халатных сотрудников.