Люблю тебя сильно-сильно

Ad Валентина

– Ирка-дырка, алкашня! Ха-ха, ха-ха, ха-ха-ха!

Сделав эти шаги, Летта замерла. Возле скамейки одного из заброшенных домов, вроде в нем когда-то жили Тополевы, смирно отдыхала на траве Ирка Огурцова, чуть ли не в обнимку со скамейкой. Возле нее носились пятеро ребятишек и бросая прямо в нее камнями и палками, выкрикивали дразнилку, весело хохоча. Похоже, это было привычное для них занятие, да и одно из не многих здешних развлечений в общем.

– Вы что это творите! – Летта решительно подошла к компании. – А ну, перестаньте!

Двое замызганных до немогу ребят – замерло на месте. Еще двое – бросились кто куда. А один, видимо самый храбрый выпалил:

– Тетенька, будете проходить мимо – проходите.

Глаза Летты округлились:

– И от куда мы такие умные?

– От верблюда! А вы откуда такая? – парнишка явно не был из робкого десятка.

– Какая разница. Оставьте Иру в покое.

– А тебе какое до нее дело?

Летта не могла поверить в наглость пяти-шести летнего чумазого лопоухого мальчугана:

–

То есть?

– Тетенька, ты куда-то шла, вот иди. А этой алкашке ведь все равно, а нам весело.

Ошарашенная Летта практически подбежала к ветхому забору, над которым повисли ветки клена.

– Я тебе сейчас покажу, засранец малолетний, какое мне дело! – сломав приличных размеров прут, Виолетта бросилась за мальчуганом, который мгновенно набрал скорость и исчез, словно его никогда здесь и не было. – А вы чего ждете?

Двое, которые остолбенев от страха, наблюдали за происходящим, моментально последовали его примеру:

– Господи, Ира, что же с тобой произошло?

Виолетта склонилась над неподвижным телом. Понимая, что больше помочь ничем не сможет. Девушка молча втупилась в изуродованное алкоголем лицо. Огурцова никогда не была красавицей, но всегда стремилась к этому, и старательно ухаживала за собой. Она не была красавицей, но сумела подать себя так, что все считали ее деревенской звездой, а сейчас она была деревенским алкоголиком. Как девушка, которая пользовалась популярностью среди парней, была дочерью зажиточных фермеров и студенткой какого-то там ВУЗа, смогла скатиться до того, чтобы спать на улице в собственной моче забросанная камнями соседской детворы? Виолетта просто отказывалась верить собственным глазам на которых самопроизвольно накатывали слезы.

– Что, страшно?

Женский голос прямо над головой, заставил Летту испуганно встать:

– Страшно, – выпрямившись, Летта увидела перед собой тучную молодую женщину, понятия не имея, кто это, но голос был знаком.

– Вижу, ее ты быстрее узнала, чем меня.

Только когда женщина продолжила разговор и ткнула пальцем в Ирку, Летта поняла, с кем ей посчастливилось встретиться:

– Я бы ее никогда не узнала, просто это не первая наша встреча. – Виолетта старательно отводила глаза, боясь показать весь ужас от увиденного, стопроцентно отражавшийся в них. – Так что Таня, у вас ничья.

– Что, я так сильно изменилась? – вперевалочку, Таня подошла к скамейке, ножки которой уже крепко обнимала Ира. – Ты тоже, не осталась на месте, вот только у меня нет твоих миллионов, а приходится пахать словно лошадь ломовая, видимо поэтому мы в разные стороны-то и изменились.

Второй раз за пару дней Летта вновь услышала укор в голосе практически ровесниц. Сначала Ирка, хотя она более тактично оценила ее внешний вид, теперь и Кобылова. Что им мешало устроить свои жизни? Кто их здесь удерживал? Почему спустя годы им вздумалось ее упрекать? Да и что ей теперь их укоры, каждый, видимо, получил то, на что заслуживал. Ну или так – каждый получает то, к чему стремится, а они стремились к славе в местном масштабе, что ж теперь? Голос Таньки Кобыловой, как и много лет назад был для Летты сопоставим со звуком пенопласта по стеклу, или ногтей по железу, но раньше ей не была так противна картинка. А сейчас Таня и выглядела не лучше, чем звучал ее голос. Они с Огурцовой были одноклассницами и обоих года не пощадили. Хотя, какие уж тут года? Всего каких-то семь с половиной лет, а одна спилась, а другая похожа на жирную свинью. Нет, Летта не понимала, как можно себя так запустить, пусть даже и в деревне, пусть даже и в безденежье, но ведь на водку деньги есть (как в Иркином случае) и жопу нарастить без зазрений совести, если вокруг сплошной фитнес – сади, копай, паши и не жри (как в Танькином). Осуждающий взгляд полный обиды за ее успех, Летта не могла стерпеть, она точно знала, что она его не заслуживает.

– Тебе не приходило в голову, что мои миллионы мне на голову просто так не упали? – парировала Летта.

– Ты о писанине своей? – Танька взглядом полным зависти и ненависти сверлила Виолетту насквозь. – Читала я твои сказочки, ничего особенного. Подумаешь, великое дело за полдня наклацать пару книжек, то ли дело в огороде сутками – сначала с граблями, потом с плугом, потом с сапкой, с лопатой... Коровы, свиньи, кони, дети! Посмотрела бы я на тебя не сбежи ты в город.

Эти слова снова задели Летту, ей так и хотелось достойно ответить – «Да я вижу, как ты пашешь. Бедная даже от непомерной работы жиром стала заплывать». Ей хотелось это сказать, но Летта посчитала, что будет правильным быть выше. А еще, эти слова вернули ее в тот нелегкий период, сразу, как только она покинула деревню, когда ее пищей был один пакет быстрорастворимой лапши «Мивины» разделенный на два дня. Когда родители лишь раз в месяц передавали кое-какие продукты, а денег у них самих не было, да и Виолетта бы их не взяла. Она жила на стипендию и не могла себе позволить на пропитание больше, чем пятьдесят копеек в день на пакет «отравы». Она не могла себе позволить расслабляться и одержимая своей собственной нелепой местью, ночами на пролет старательно, в ручную, писала по двадцать страниц текста. А днем старательно держалась на парах, за все время учебы пропустив только два дня лекций, да и то, потому что температура была за сорок. Затем она бесконечно предлагала свои рукописи издателям, но кому нужны таланты, которыми и без нее были завалены так называемые

«издательские портфели». Но она не теряла надежды. Она знала, все у нее получится. Она верила в себя, и трудилась не переставая, хотя случался упадок сил и ей безумно хотелось бросить все и вернуться под крылышко к родителям. Но она выстояла, не сдалась. В ее жизни были разные периоды. Да, она не «пахала» на огороде и не доила коров, но кто сказал, что изо дня в день разочаровываться в собственных силах, каждое мгновение чувствовать себя неудачницей и бездарностью, а потом находит энергию двигаться дальше, легко? Кто сказал, что легко каждый день выслушивать от соседок по общежитию колкости типа «Летта, да таких как ты миллионы, кому нужна твоя писанина? Пошли лучше, зависнем в клубе, а твои сказки никуда не денутся, Джоан Роулинг недоделанная»? Нет, это все не так уж и легко, как некоторым со стороны кажется, и пусть на двадцать третий раз, но с ней захотели иметь дело. Ее заметили издатели, ее приняли читатели, ее перестали поддергивать подруги, принявшись и себе писать мемуары на досуге, ведь чем они хуже? Некоторые глянцевые издательства в последствии даже писали о ней, как о Золушке, но это было так далеко от истины. Ей ничего не свалилось на голову благодаря принцу. Каждую копейку своего состояния, она заработала своими собственными недоспанными ночами, своей фантазией, свой свинцовой задницей, и не сходящими по сей день мозолями, на среднем пальце правой руки. Да ее серия фэнтези о колдунье-феминистке проживающей в далекой Люмбовии «Гагара Варвара», на сегодняшний день переведено на двадцать языков, а сама Летта стала узнаваемой персоной и зажиточной дамой. Да, она стала миллионершей, но разве она обязана сейчас объяснять Таньке Кобыловой, что в жизни ничто не дается легко, по крайней мере, с ней так не произошло. Разве Танька, которая всю жизнь прожила под маминой и папиной опекой в теплом родительском доме где всегда было сыто и тепло, поймет? Вряд ли. Летта пристально посмотрела на Таню, и поняла – сколько боли и ненависти она вложила в каждое произнесенное негромкое слово. Она была так искренна, что Летте стало ее просто жаль, и что-то объяснять или грубо отвечать, ей уже не хотелось:

– А я и ничего не говорю. Каждому свое. Одинаковых судеб не бывает, каждый несет свой крест.

– Это как сказать, – Таня выдохнула, и Летта поняла, что сейчас будет излияние души, как это уже было с дядей Васей. – Я вот думаю, что ТВОЙ крест несу. Это ведь из-за меня у вас с Серегой ничего не вышло, а любовь-то какая была. Вот если бы я не вмешалась тогда, если бы не позарилась на первого парня на селе, жила бы сейчас, как сыр в масле с Колькой Жирновым с райцентра. Он все время за мной бегал. Сколько признаний, сколько цветов, сколько игрушек мягких, а я… Я видите ль не люблю его! Тьфу! Бес попутал в молодости, а расхлебывать приходиться и по сей день. Сережка то твой любименький не таким уж и идеалом оказался. Лодырь и пьянь! Из года в год под Новый год запивает, и из дому уходит, а на мне все хозяйство, дети… Господи, одному тебе известно, сколько я слез выплакала, сколько молитв прочитала. А могла бы жить в городе, быть женой владельца сети киосков, и наслаждаться всеми прелестями жизни, а приходится в говне днями барахтаться.

Летта смотрела на опустившую вниз голову Таньку, полным жалости взглядом который поймал падающие на землю капли. Ее сердце сжалось, но что она могла поделать, судьба ведь у каждого своя, а кто чей крест несет, потом Господь рассудит.

– Вот, снова слезы. Как подумаю обо всем этом. Как вспомню… А раньше ведь местной красоткой была, глаз не оторвать. Каждый хотел со мной встречаться, каждый просто меня хотел. Любовь… Да в жопу такую любовь, когда повеситься хочется. Может так бы и поступила, если бы не дети. Только они, то счастье, которое мне подарил Сережа, да и то, их тоже иногда удавить хочется, но это пустое, я за них на все пойду. – Танька быстро вытерла ладошкой слезы, подобрала сопли и продолжила. – Посмотри на Ирку, до чего ее любовь довела. А ведь говорила, не нужен тебе этот Валерка, не нужен. Он ведь воровал все что видел, а то что не видел, мечтал стырить. А она все – «люблю я его». Вот и долюбились. Он уже два года как умер, вернее в тюрьме повесили. А она, она горе заливать стала безбожно… Жалко, им Бог детей не послал, может и не докатилась бы до этого, – Таня пнула ногой бывшую подругу. – Вот и вся любовь. Много шума из ничего.

С каждым Татьяниным словом, Летте хотелось просто разрыдаться – что случилось со всеми ними? Они-то по сути и не такие плохие, как ей казалось в юности. Каждая из них тоже мечтала о счастье и стремилась к нему как могла, но почему у них все получилось именно так – печально и горько. Они ведь просто хотели любить и быть любимыми. Может потому, что не по тому пути изначально пошли? Хотя, не ей судить об этом. Танька продолжала говорить, а Виолетта ловить каждое ее не громкое слово.

– Сказочно живется только тебе, да Ольке Олейник, однокашнице твоей. Ты сбежала, куда глаза глядят, и в люди выбилась, а она от учебы чуть с ума не сошла, так из кожи вон лезла. Вот и заметил ее такой же дебил-заучка, сынок мэра, так она теперь у нас первая леди района, и совсем не важно, что как была овцой кривоногой так и осталась. Я только сейчас понимаю, счастье, оно ведь не в красоте вовсе. Что из того что я, Ирка, Зоя, Ксюха, Карина, Юлька, Ленка славились на все близлежащие деревни как самые популярные, веселые и прекрасные? Все теперь красуются у стойла с коровами, да загона со свиньями, только в разных деревнях. Кроме, этой, естественно.