Любоф и друшба
Шрифт:
– Ну, как он тебе? – волнуясь, спросила Люда. – Он у нас в поликлинике считается неплохим врачом. Говорит, что его жизненное кредо – больше девушек, хороших и разных, но это только пока он ищет свой идеал.
– Это не я, – быстро отозвалась я. – И он тоже не мой идеал. Знаешь, я бы хотела, чтобы мой идеал был… э-э… сероглазый. С волевым взглядом. Не сексуально озабоченный.
– Не теряй надежды, – тепло сказала Люда, – счастье придет – на печке найдет.
Но я теряла надежду, теряла!.. Один раз счастье уже нашло
Вечером того же дня я встречалась с Сергеем. Не буду его описывать, в любом случае мне не подходит имя, вызывает много ассоциаций и слезы. Последний вечер на водах я провела в слезах и в Людином домашнем костюме с зайчиком на животе.
В последний день перед отъездом я встречалась с Мишей. Вид у него был какой-то некормленый, брюки неглаженые, в глазах тоска. Миша принес цветы мне и Люде, сказав: «Доктору от благодарного пациента». Я удивилась, почему он Людин пациент, ведь Люда – гинеколог.
– Ну… мало ли какие у людей болезни, – туманно ответила Люда, – не думай об этом.
Как выяснилось, Миша не был пациентом гинеколога, он был мужем пациента гинеколога. Миша сказал, что с женой у него нет близких отношений, она его совершенно не понимает, а ему нужна родственная душа, которая будет слушать эротические стихи его сочинения и делить с ним постель.
На прощание Миша сказал, что любит секс любого рода, в том числе и по телефону между Москвой и Питером, мурлыкал, как он почувствует через телефонный провод мои чудные руки и все остальное.
– Я не хотела, чтобы у тебя возник роман с женатым мужчиной, – оправдывалась Люда. – Я просто подумала, раз уж тебе никто не понравился, пусть это будет твой последний шанс.
Люда с Игорем провожали меня на вокзал, махали вслед поезду и выглядели так мило и одинаково, словно сто лет прожили вместе. И я уже не понимала, перед кем Люда притворяется – перед Игорем, что маленькая глупышка, или передо мной, и на самом деле ей нравится быть глупышкой. Ей все нравится. Они – хорошая пара.
Может быть, все дело в том, что у Люды хороший характер, а у меня плохой? Все не по мне, один «убирается», другой – сексуальный маньяк, третий – пациент гинеколога…
…Эту главу можно было бы писать бесконечно, потому что на свете бесконечное множество людей, замечательных, умных, красивых, но мне они не подходят. Эта глава самая короткая, я сделала это намеренно – все равно они мне не подойдут, сколько ни пиши. Только у этой главы есть название, и желающие могут продлить главу «Фанты» сами – каждый может включить сюда бывших любовников, старых знакомых, новых знакомых, прохожих, в лица которых мы внимательно всматриваемся, пытаясь отыскать единственно нужного нам человека.
Глава 9
У калитки меня встречали собаки и Лидочка. Лидочка, обычно равнодушная, вся в своих мгновенных желаниях, на этот раз бросилась ко мне так же возбужденно, как
– Ты почему не в школе, заболела, опять уши? – спросила я.
– Лиза, не ходи, не ходи, не ходи… – горячо зашептала Лидочка.
«Почему мне нельзя домой, что случилось?» – устало подумала я. Я вернулась в дурном настроении. Это была глупая поездка – я ходила по Москве со своими фантами и надеялась встретить Сергея, как будто можно встретить человека в многомиллионном городе, да и где я могла его встретить – в «Кофе-хауз»? Я же не надеюсь встретить его у нас в Петербурге в «Кофе-хауз»! Глупо, глупо и глупо!..
– Иди в кино или в кафе, я тебя умоляю, – шептала Лидочка.
Да что же, наконец, случилось?! Не слушая больше Лидочку, я побежала к дому.
Мама стояла в дверях в имидже самого несчастного человека, со скорбным лицом и со скрещенными на груди руками.
– Не надо заходить в дом, – сказала она, и я испуганно остановилась, опустив на землю сумку. Мама с лицом, Лидочка дома в неурочное время, вернее, в урочное, когда она должна быть в школе, – я подумала о самом худшем.
– Мама, что? Что-нибудь с папой? С Женей? – выдохнула я. – С Марией?
Оказалось, с Лидочкой. В десять часов утра – в это время начинается второй урок – непривычно тихая Лидочка стояла у калитки.
– Мне больше не нужно ходить в школу, – сказала Лидочка.
У мамы не возникло мысли, что Лидочку освободили от занятий за отличную учебу, но Лидочка все-таки уточнила:
– Меня выгнали из школы. А я и сама туда больше не пойду.
На вопрос: «Что случилось?» Лидочка независимо ответила – ерунда, не о чем говорить, и, несмотря на все уговоры, молчала, и только мелко дрожала, как пудель при виде торта.
– Ну что, развеялась? Выглядишь веселей, чем уезжала, – сдержанно сказала мама. – А пока ты там веселилась, тебя в школу вызвали. Вот и езжай в школу. Сразу же, не заходя в дом.
– Но почему так срочно? – удивилась я.
– Да ерунда, – небрежно сказала мама, – какая-то школьная ерунда. Похоже, большая неприятность. Я не поеду, у меня… голова болит.
Мама отводила глаза, и вид у нее был одновременно независимый и боязливый, как у пуделя, когда я застала его на столе поедающим торт из коробки. В ответ я тоже приняла независимый вид.
– Я тоже не пойду. У меня тоже голова болит. Я только что приехала. И… не пойду, и все. Это твоя дочь, а не моя. Почему всегда я?
– А я почему? – нелогично возразила мама. – Почему всегда я?
– Но, мама, ты же умеешь с людьми, – упрямилась я.
– Умею, но не сегодня. Сегодня я не в голосе, – жалобно объяснила мама, как хорошая актриса, которая понимает, что сегодня не ее день, у нее нет куража и она не может выйти на сцену – толку не будет, а позору не оберешься.
Мама смотрела на меня полными горечи глазами, глазами человека, который только что приехал, а ему даже не дают войти в дом.