Любопытство наказуемо
Шрифт:
— Следите за карманами, сэр! — посоветовал наш возница, когда доктор Лефевр с ним расплачивался. — Вон паром, прямо перед вами, а вон и Альберт. Эй ты! — вдруг заорал он. — Альберт! Иди сюда, проводи господ на паром!
Меня еще никогда в жизни не причисляли к «господам». Мне повезло, что я очутилась в обществе доктора Лефевра с его безукоризненной внешностью и властными манерами.
От толпы отделилась высокая и тощая фигура. Это был молодой человек с обветренным лицом и руками, в кепке с козырьком вроде матросской, вязаном свитере, едва не лопавшемся на мускулистых бронзовых плечах, холщовых штанах и прочных ботинках. Однако самой главной отличительной его чертой был единственный здоровый глаз. Второй, видимо, пострадал при каком-то ужасном
— Альберт, — представил его нам кебмен, — служит матросом на пароме. Оставляю вас на него. Желаю счастливого пути, сэр… мадам! — С этими словами возница вскарабкался на сиденье своего кеба и с грохотом покатил прочь.
— Билеты есть? — осведомился Альберт, очевидно, человек немногословный.
— Где их купить? — спросил доктор Лефевр.
Альберт показал на маленькую деревянную будку с окошком, за которым дородная женщина продавала билеты пассажирам, выстроившимся в длинную очередь.
— Может быть, вы подождете здесь, мисс Мартин… — начал доктор Лефевр.
— Не нужно! — перебил его Альберт. — Я отнесу ваш багаж и проведу даму на борт. Следуйте за мной, мэм!
Еще не договорив, он очень ловко подхватил наш багаж; ему как-то удавалось тащить его в одиночку. Он направился вперед вприпрыжку; я едва поспевала за ним.
Мы дошли до причала, и я увидела, что начался отлив. Уровень воды стал намного ниже зеленой корки водорослей на стенке причала. Паром подскакивал на волнах в нескольких футах под нами. На месте его удерживали носовой и кормовой канаты, привязанные к скользким с виду каменным тумбам. Паром оказался маленьким железным колесным пароходом с высокой трубой. На мостике, рядом с трубой, стоял моряк, небрежно положив руку на штурвал. Я решила, что это капитан. Море, солнце и ветер придали коже на его лице сходство с тиковым деревом. Капитан благожелательно взирал на толпу, которая устремилась на его судно по деревянным сходням. Под мостиком находилось крытое помещение — наверное, салон, где пассажиры, которым повезло попасть на паром первыми, укрываются от ветра и брызг. Те, которые оказались не столь расторопны, деловито располагались на палубе.
Сваи, на которых стоял причал, обнажились из-за отлива; их тоже покрывали черные водоросли. Запах здесь стал сильнее и уже не показался мне приятным. От воды, плескавшей внизу, несло нечистотами. Всевозможный мусор плавал на ее поверхности и скапливался вокруг свай.
На паром вошло уже столько пассажиров, что я испугалась. Вдруг мы не поместимся? Мне стало немного легче, когда я увидела, что наш багаж благополучно доставлен на борт. Альберт аккуратно поставил вещи на бак, который сейчас был обращен к волнорезу. Сходни качались и тряслись; я крепко ухватилась за поручень, чтобы не упасть. Другие пассажиры, которым не терпелось попасть на паром, подталкивали меня в спину. Через дыру между каменным причалом и подпрыгивающим на волнах суденышком был переброшен узкий трап. При входе стоял мальчик и отбирал у пассажиров билеты. Счастливчики, раскачиваясь, перебегали по трапу и, вздыхая с облегчением, спрыгивали на шаткую палубу. Я подхватила юбки и совершила мощный прыжок. На корабле я очутилась впервые в жизни.
— Идите вон туда, мэм, — посоветовал Альберт, указывая на деревянную скамью рядом с нашими вещами. — В салоне яблоку негде упасть.
Я быстро села, боясь, что наши места займут другие, и стала встревоженно вертеть головой, отыскивая своего попутчика. Доктор Лефевр спускался по сходням. Одной рукой он придерживал цилиндр, в другой я увидела кусочки белого картона. Добравшись до трапа, он протянул билеты мальчику. На мальчика произвел такое сильное впечатление хорошо одетый пассажир, что он добрых две секунды глазел на него разинув рот, прежде чем взял у него билеты. Доктор Лефевр, слегка запыхавшийся, но невозмутимый, как всегда, спустился на палубу и сел рядом со мной на деревянную скамью.
— Итак,
Ударили в колокол. Альберт втащил трап и закрыл металлическую дверцу. Взревел мотор; труба изрыгнула облако белого дыма. Завертелись колеса, вспенивая воду. Мы стали, пятясь, отходить от берега, одновременно поворачиваясь вокруг собственной оси до тех пор, пока нос парохода не оказался на одной линии с противоположным берегом.
Мы с доктором сидели лицом к ветру и солнцу. Я подумала, не отстегнуть ли зонтик от дорожной сумки и не воспользоваться им как защитой от солнца. Но отказалась от своей затеи; в такой толпе мне вряд ли бы удалось раскрыть зонтик, не сломав его.
Колеса ужасно громыхали, мешая разговаривать. На середине пролива ветер стал сильнее. Доктор Лефевр снова достал белый шелковый платок и, свернув его наподобие бинта, накинул на цилиндр и завязал под подбородком. Любой другой человек в таком виде казался бы смешным, но для доктора, видимо, подобная предосторожность была делом практики. Во всяком случае, так показалось мне. Но другие отнеслись к его поступку по-иному. Сидящие напротив нас две крестьянки наблюдали за доктором едва ли не с ужасом. Одна из них нагнулась к товарке и, обведя пальцем собственный пухлый подбородок, произнесла одними губами:
— Подвязал челюсть, как покойник!
Путь до другого берега занял около получаса; я искренне наслаждалась своим первым морским путешествием. Кругом сновали всевозможные суденышки. Вдали на рейде в ожидании прилива стояли суда покрупнее, пассажирские, почтовые и торговые. Я огорчилась, когда колеса остановились, снова зазвонили в колокол и мы начали дрейфовать к причалу. Мне стало еще грустнее, когда я увидела сам причал.
На саутгемптонском берегу по крайней мере была пристань. На стороне Хайта я увидела лишь длинную отмель или намывную косу в толще едко пахнущего ила, оставшегося на мелководье после отлива. Коса уходила от берега на достаточную глубину, чтобы к ней можно было подвести наш паром. На косе нас ждал моряк. Никаких приспособлений для высадки не было; нам предстояло кое-как спуститься на косу, а оттуда перебраться на сушу, таща свой багаж. Предприятие показалось мне довольно опасным. Должно быть, ужас отразился у меня на лице, потому что стоящий рядом со мной пожилой, краснолицый сельский житель стал меня утешать:
— На самом деле, мэм, все не так плохо. На моих глазах в воду падали только два раза, к тому же один упавший был пьян в стельку. Знаете что? Мой сын поможет вам с вещами. Обадия, возьми-ка у леди чемодан!
— Мы вам очень признательны, — сказал доктор Лефевр.
Наш благодетель доверительно нагнулся к нему:
— Сэр, нам нужно, чтобы закон принял парламент! — Последнее слово он произнес по слогам: «пар-ла-мент».
— В самом деле? — спросил Лефевр. Даже его поразили слова нашего спутника.
— Да, сэр, и тогда у нас тоже построят нормальный причал, как на той, саутгемптонской, стороне. Паром будет подходить к причалу, и намывная коса нам больше не понадобится. Мы уже много лет добиваемся, чтобы здесь построили причал. Нам отвечают: строительство можно начинать только после того, как закон примет парламент… Да только джентльмены из парламента не торопятся; видно, времени у них на нас не хватает. Живем надеждой, сэр.
Наш капитан отважно повел паром вдоль намывной косы. Появился Альберт; он сбросил трап, протолкнув его в открытую дверцу, и его поймал матрос, стоявший на косе. Опытные пассажиры тут же начали спускаться по нему. Мы последовали за ними. Альберт подталкивал всех к матросу, стоявшему на косе. Тот ловил пассажиров, не давая им упасть, и, в свою очередь, подталкивал в сторону суши. Я держала свои пышные юбки обеими руками. Под ногами скрипел мокрый гравий. Впереди семенила дородная женщина с плетеной корзинкой, а сзади шел доктор Лефевр, всячески поощряя меня. Передвигалась я без всякого изящества и вздохнула с облегчением, очутившись наконец на берегу.