Любовь бродяги
Шрифт:
Глава 12
Фэлон Ротмер со злостью бросил трубку на рычаг телефона.
— Я убью ее! — рявкнул он, хлопнув ладонью па столу.
Он хотел выругаться, но подумал, что это недостойно цивилизованного, культурного человека. И потому, лишь свирепо нахмурившись, еще раз угрюмо повторил про себя: «На этот раз я ее непременно убью».
Фэлон нажал небольшую черную кнопку на своем письменном столе и отчетливо произнес:
— Пусть войдет.
Затем, встав со стула, нервно забарабанил пальцами по широкому пластмассовому пресс-папье. Его взгляд упал на лежащую
Фэлон указал ей на стул, стоящий возле его стола. И она небрежно расположилась на этом изысканно отделанном антикварном предмете. «Стиль Хипплуайт», — вспомнил Ротмер. Разгладив юбку на коленях, блондинка ленивым движением подняла голову.
— Ты хотел меня видеть, папа?
Он кивнул и бросил ей на колени сложенную пополам газету.
— Это, если не ошибаюсь, твоя подружка?
Вопрос был риторическим. Фэлон и сам прекрасно знал все обстоятельства жизни своей дочери. И потому Слоун, подняв газету, с удивлением посмотрела на него. Пробежав глазами мелко набранный текст, она, презрительно поджав губки, прочла заголовок:
— «Исчезновение гимнастки. Убийство или несчастный случай?»
Слоун пробежала глазами первые строчки статьи. «Нападение акулы? Что ж, весьма кстати». Поморщившись и состроив печальную гримаску, она тихо произнесла:
— Но, папа, ведь ты и сам все знаешь.
— Знаю. И все же не могу понять, что заставило тебя положить мои камни в кошелек. Объясни мне это. Я хочу знать, что же случилось.
Тон, которым это было сказано, заставил Слоун поежиться. Отец явно был не в духе.
— Но я не виновата, что эти болваны не смогли поймать ее.
Зло прищурившись, она с неприязнью посмотрела на худого длинного человека, все это время молчаливо стоявшего за спиной Фэлона. «Мерзавец», — выругалась она про себя.
— Твоя ошибка непростительна, — сказал отец, потирая лоб. — Она обошлась нам слишком дорого. И мы не можем так просто позабыть об этом.
Боже мой! Как она ненавидела его сейчас! Эта несносная высокопарность и наставительность! Он забыл, что она уже не ребенок и не нуждается в его поучениях.
— Папа, — вкрадчиво произнесла Слоун, — я боюсь, что тебя ввели в заблуждение. Все далеко не так серьезно.
— Что?! — Он возмущенно вскинул брови. — Ты хочешь сказать, что это была всего лишь невинная шалость? Забава непоседливой девочки? Что-то вроде самовольного путешествия на моей яхте вдоль пирса? Но как же тогда прикажешь понимать нахальство твоего последнего любовника, торговавшегося с моим человеком из-за секретной информации? Или твое увлечение азартными играми? Это уже не игрушки. А на этот раз и того почище: ты впуталась в мокрое дело, а я к тому же потерял три миллиона долларов. Хороша забава!
Фэлон произнес это, холодно глядя ей в глаза и отчеканивая каждое произнесенное слово. Его лицо исказила гримаса жадности и злобы.
Слоун взглянула на него удивленно. Только теперь она поняла, за что так сердится на нее отец. Оказывается, пропали камни. Потеряны или украдены? Черт!
— А где Оуэн? — спросила Слоун, разглядывая свою туфельку.
— А откуда, как ты думаешь, у полиции столько сведений об этом деле? — Он ткнул пальцем в газету, будто желая проткнуть ее насквозь. Доказательства, приведенные там, были очевидны. И Фэлон знал, что трудно что-либо изменить. К тому же шантажировать столь известную артистку всегда нелегко. Но было задето его самолюбие. И потому он хотел выяснить все до конца. — Оуэн преданно служил мне более, десяти лет. И вот теперь — предатель! Что ты с ним сделала?! Почему он так изменился?
Слоун насмешливо прищурилась, созерцая свои гладко отполированные ногти.
— Ты должен быть доволен, — произнесла она, выдержав короткую театральную паузу. — Ведь предательство — это особое искусство, издавна культивировавшееся в семье.
— Что?
Фэлон онемел от такого нахальства. Его лицо помрачнело, светло-голубые глаза помутнели от гнева, словно их затянуло темное мохнатое облако, рот перекосила жесткая судорога. Но Слоун будто бы и не заметила этого. Она была довольна тем, что смогла так ловко поддеть его.
— К тому же при чем здесь миллионы? — фыркнула она. — Ну несколько аквамаринов, топазов да пара помутневших аметистов. Всего-то!
— Это были настоящие бриллианты, — глухо произнес он, хмуро глядя ей в лицо. Его голос дрожал, а на скулах проступили желтые пятна. — Слышишь! Бриллианты. Дюжина замечательных маркизов. Чуть ли не все состояние семьи.
Слоун была ошеломлена услышанным. Бриллианты — это серьезно. Она знала о трепетном отношении ее отца к семейному состоянию. Наследство, доставшееся от предков; было для него все. Он благоговел перед памятью рода, гордился своей безупречной родословной и желал, чтобы и его дети испытывали трепет восторга при упоминании о прошлых поколениях. Но она, увы, была не такой. Мало того что она родилась девочкой и тем самым не оправдала его надежд на появление на свет наследника по мужской линии, она еще, кроме того, не обладала и тем чувством внутреннего достоинства, которое он считал непременным и важным качеством каждого отпрыска старого рода. Но что еще хуже, ее личные достоинства не стяжали ей успеха в жизни и в обществе, и она не стала ни выдающейся спортсменкой, как Тесс, ни знаменитой артисткой, как Пенелопа. Так что можно считать, что она не удалась во всех отношениях.
Слоун нахмурилась и покачала головой. Да, жизнь ее не удалась. Но кто виноват в этом? Конечно, они — ее блестящие подружки. Ведь и блестят-то они заемным блеском. Например, Тесс. Плебейка из южных штатов, девица из бедной семьи. Ах, как ненавидела ее Слоун! Все ее достижения были вечным укором, вечным комментарием к несостоятельности дочери Фэлона. И что за злоба кипела в душе мисс Ротмер, когда отец ставил ей в пример успехи Тесс! Что за возмущение охватывало ее всякий раз, когда он с одобрением произносил это имя!