Любовь длинною в жизнь
Шрифт:
Я вдруг так устала. Кости ощущаются тяжелыми внутри моего тела, тянут меня вниз в матрас, отказываясь позволить мне двигаться. Лежать — это худшая идея, которая приходила мне в голову за долгое время, но не могу собраться с силами, чтобы даже волноваться об этом. Каллан флиртует с девушкой в баре или сидит на скамейке, разговаривая со своей девушкой-блогером в очках в черной оправе по мобильному телефону, и я ничего не могу с этим поделать. И не хочу ничего с этим делать.
Черт бы его побрал. К черту Каллана за то, что он вернулся сюда. К черту его за то, что причиняет мне боль, за то, что любит меня, и выглядит так чертовски идеально,
И к черту меня за то, что чувствую это.
Каллан
У меня такое чувство, будто мой мозг замариновали в спирте. Фрайдей не была впечатлена моим поведением за ужином, но опять же не думаю, что она была впечатлена кем-то из нас. После ухода Корали, женщина выругалась себе под нос, встала и наполнила пластиковые контейнеры гумбо.
— Вот. Возьмите это. На дорожку, — сказала она мне, сунув в руки емкость, а затем еще одну, побольше, в руки Шейна. — Если вы не способны вести вежливый разговор в моем доме, то не возвращайтесь, пока не овладеете искусством светского этикета.
Затем она бесцеремонно выгнала меня, Шейна и Тину на тротуар, хмыкая на нас, когда захлопнула входную дверь, и это было последнее, что мы видели от нее. С тех пор прошло пять часов. И эти пять часов были заполнены Тиной, кричащей на меня за то, что я такой мудак, Шейном, запихивающим Тину в свою машину и говорящим ей ехать домой, а затем Шейн и я напиваемся в хлам в каком-то новом, модном баре, полном детей, которых здесь не было, когда я уезжал из города в последний раз.
— Ты уверен, что хочешь сейчас домой? — спрашиваю, тыча Шейна в живот своим контейнером с холодным гумбо. Мы стоим в конце подъездной дорожки к моему дому, покачиваясь, как вялые стебли кукурузы. — Ты пьяный. Тина убьет тебя.
— Тина меня не убьет. Она ... — Он икает. — Она убьет тебя, когда увидит в следующий раз. Она прекрасно понимает, что я не виноват. Она говорит, что тебе нельзя доверять.
— Хм. Ну, ты уж прости меня, если я не буду гореть желанием тусоваться с твоей женой до того момента, как покину этот городишко.
— Я все понимаю. — Шейн отрыгивает, ударяя себя в грудь сжатым кулаком. — На твоем месте тоже не стал бы этого делать. Итак. Что ты собираешься делать с...? — Шейн кивает головой в сторону соседнего дома и шевелит бровями. — Ну, ты знаешь, с Корали Тейлор, и этим ее «никогда больше со мной не разговаривай»?
— Она не говорила, чтобы я больше никогда с ней не разговаривал.
— В этом не было необходимости. Это было чертовски очевидно, Кэл. Она скорее воткнет себе в глаза раскаленную кочергу, чем еще раз поболтает с тобой, судя по выражению ее лица, когда она убегала от тебя к чертовой матери.
Он прав, и я ненавижу это. Боже, у меня чертовски щиплет глаза. Я так пьян и так устал, и чудовищность этого дня все время грозит поставить меня на колени. Если позволю эмоциям взять верх, то разобью всю мебель в доме, как только переступлю порог, а я этого не хочу. Не хочу злиться и впадать в ярость только потому, что встреча с Корали впервые за долгое время прошла не так, как надеялся. Все прошло именно так, как я и ожидал, и это...
Она злится на меня. Она в ярости. Публикация этой фотографии была настоящим идиотским шагом с моей стороны.
— Тебе лучше вернуться к своей беременной жене, прежде чем она пошлет поисковую группу, требуя моей крови, — говорю я, хлопая Шейна по руке.
Он
Подойдя к входной двери, обнаруживаю, что она приоткрыта на дюйм.
Какого черта? Прожив так долго в Нью-Йорке, я не совершаю ошибки, оставляя входную дверь открытой. У меня настоящий пунктик по поводу безопасности, что делает тот факт, что эта дверь не заперта, крайне необычным. И тревожным.
Когда я был ребенком, то играл в бейсбол, просто для удовольствия. Обычно брал одну из маминых сумок для покупок в дальний конец сада и собирал все яблоки, упавшие с деревьев, а потом мы с папой стояли на узкой лодочной пристани в конце нашего двора. Он подбрасывал яблоки в воздух, а я бил по ним бейсбольной битой, издавая обрывки смеха, когда размягченные плоды взрывались каждый раз, когда кедровое дерево касалось их. Река, протекающая через Порт-Ройал, извиваясь за домами на нашей улице, была вся усеяна кусочками яблок, и у папы было такое выражение лица, как будто он считал себя величайшим отцом на этой гребаной планете. Воздух был полон сахара и солнечного света, и я бы подумал, что, может быть, он все-таки не уйдет. Не оставит нас.
Но он ушел. Я больше никогда не выбивал яблоки в реку, хотя бейсбольную биту сохранил. Как единственный мужчина в доме, знал, что должен защищать свою маму, поэтому держал биту спрятанной в узкой щели между входной дверью и книжным шкафом в прихожей, где она все еще собирает пыль.
Тянусь к ней, обхватывая пальцами истертую веками древесину, вглядываясь в чернильную черноту расфокусированными глазами. Ни хрена не видно. Я чертовски пьян, и как бы ни старался, не могу приспособить свое зрение, чтобы видеть в темноте. Однако включение света может оказаться роковым решением. Если кто-то прячется там, ожидая, когда пройду мимо, чтобы они могли разбить лампу о мою голову, последнее, что мне нужно, это помочь им, показав, где именно нахожусь.
Боже. Почему именно сегодня мне приходиться разбираться со взломом? Утром я буду в бешенстве и с похмелья. Тогда, наверное, был бы готов к бою. Сейчас же чувствую, что вот-вот отключусь у подножия лестницы.
Мне удается поставить одну ногу перед другой, когда обхожу нижний уровень дома, ища злоумышленников. Тот, кто вломился сюда, либо очень ловок и молчалив, как ниндзя, либо его здесь нет. Во всех комнатах пусто.
Значит, на втором этаже. Стараюсь не шуметь, поднимаясь на цыпочках по лестнице, но старое дерево скрипит с каждым шагом. Окно ванной комнаты по-прежнему плотно закрыто. Я начинаю подозревать, что ветер каким-то образом открыл входную дверь (очень маловероятно), но затем вижу свою зубную щетку в унитазе, и знаю, что кто-то точно тут был. Кто-то с извращенным чувством юмора.
Придурки.
Поднимаю биту высоко над головой, готовясь напасть на любого, кто окажется в моей спальне, но когда пинком открываю дверь, то сразу же узнаю маленького, свернувшегося калачиком человека посреди моей кровати. Я уже много раз находил ее вот так, когда мы были подростками.
Зубная щетка в унитазе теперь имеет смысл.
Я наделал достаточно шума, чтобы разбудить мертвеца, когда только распахнул дверь, и все же Корали спит, не подозревая, что последние десять минут рыскаю по дому, как умалишенный. Опускаю биту, чувствуя, как напряжение, еще секунду назад кипевшее в моих венах, тает, сменяясь странным чувством пустоты.