Любовь до белого каления
Шрифт:
– А брюки есть? Черные, попроще. – Ирина, судя по вдохновенно горящим глазам, что-то придумала.
– Есть. И чем брюки лучше юбки? Они тоже обтягивающие, только ноги скрывают. А мои ноги – козырь.
– Я дам тебе свой пиджак, ты его не застегивай, – не слушала Ирка. – Только там пятно на рукаве, надо отчистить срочненько. Очки купим в переходе у метро, волосы прилижем, и получится…
– Старуха Шапокляк, – завершила мысль Света. – Ирка, я в приличное место иду. А потом как быть, так и ходить в этом маскарадном костюме?
– То, что ты называешь маскарадным костюмом, носит половина офисных работников. Это униформа. Норма,
Идея Светочке не нравилась. Заявляться на собеседование дурнушкой было обидно. Все равно, что, выучив билет, делать на экзамене вид, что не знаешь тему. Но она послушалась.
– Я это сделаю только для того, чтобы доказать, что ты не права, – нахмурилась она и начала вытряхивать подругу из пиджака.
– Правильно, надо экспериментировать, – обрадовалась Ирка. Она любила, когда ее слушались. – В худшем случае не возьмут, но это же не последняя фирма в городе.
Фирма была не последняя, и про зарплату Светочке по телефону ничего не сказали, предложив прийти на собеседование, так что вряд ли она много потеряет.
– Не забудь: ты упертая, целеустремленная и думаешь только о работе, – напутствовала ее Новгородская. – Кстати, начни с того, что у тебя серебряная медаль, а в институте ты идешь на красный диплом.
– Не люблю врать, – покраснела Света и отважно распахнула глаза. Но тут же была опущена с небес на землю упрямой Иркой:
– Чистую правду говорят только дети и идиоты. И то дети иногда врут. Будь умнее. Тем более что еще неизвестно: может, у тебя и будет красный диплом.
– Ага. Если я его сопру у кого-нибудь или перекрашу.
Глава 12
– Таня, вы не освободились? – Семен выглянул и обвел пустую приемную многозначительным взглядом. Раньше, в старые времена, здесь никогда не бывало так пусто. У стола вечно толклись сотрудники, требуя факс, выпрашивая кофе и канцтовары, оставляя клейкие листочки с информацией (листочки потом отваливались или сметались следующей волной сотрудников, клеились к подошвам и служили поводом для обсуждения нерадивой секретарши, которая вечно все забывает, теряет, не передает). Теперь никому ничего было не надо. Словно контингент перестал нуждаться в кофеине, ручках, маркерах и корреспонденции.
– Конечно. – Она моментально взмокла, а руки затряслись. Какие глупости показывают в сериалах. Остроумные ответы, тонкие намеки и сохранение чувства собственного достоинства возможны только в одном случае – если мужчина тебе безразличен. Татьяна ненавидела собственную физиологию, так не вовремя решившую изобразить землетрясение, но ничего не могла поделать. И открыто посмотреть ему в глаза долгим чувственным взглядом тоже не могла. В глазах скапливались слезы, в горле першило, а дыхание тесным жгутом свернулось в желудке.
– Что вы делаете сегодня вечером? – Он неловко улыбнулся и неуверенно взялся за дверную ручку, словно готов был в любую секунду сбежать.
«Боже, какая восхитительная банальность!» Татьяна обмякла и перестала трястись. Чем менее уверенно чувствовал себя Семен в затянувшейся паузе, тем ей легче становилось дышать. «Надо же, а он тоже стесняется. Как просто. Неужели вот так все и происходит. Хорошо-то как!»
Семен тоскливо кхекнул и засопел.
Женщин он боялся и, вопреки расхожему мнению о том,
Сначала его просто била Ульяна Сидорова, потому что Сеня ей нравился, а в силу детсадовского возраста девушка не знала, каким иным образом выразить свои чувства. Потом его бил ухажер Марины Берман, потому что Сеня решил, что влюбился, и позвал приглянувшуюся одноклассницу в кино. Марина согласилась, а потом с восторгом посмотрела за гаражами рыцарский турнир в ее честь и ушла с победителем. Проигравшим был Сеня, поскольку мама с бабушкой хотели, чтобы «ребенок вырос интеллигентным», а папа, желавший отдать сына на бокс или как минимум в футбольную секцию, оказался в меньшинстве.
Потом его бил папа. Вернее, не бил, а впервые в жизни выпорол ремнем. Это было трагическое стечение обстоятельств. За неделю до этого в школу пришла новая учительница биологии с огромным бюстом, который восхитительно колыхался и подрагивал под тонкой блузкой. За ней по школе таскались целые процессии старшеклассников, восторженно перешептываясь и тщетно надеясь, что хоть одна пуговица отлетит под натиском мощного тела. Именно в нее Семен впервые влюбился по-настоящему. И впервые написал любовное письмо с неумелыми корявыми стихами:
Люблю тебя, как никого,Преклоняюсь и обожаю,Прекрасней нету ничего,Чем ты – толстая и нагая.На «толстую» Ольга Петровна обиделась и капитально опозорила Сениного папу, который, все по тому же странному стечению обстоятельств, впервые решил сходить на собрание вместо мамы и бабушки.
Но и на этом отсутствие взаимопонимания с женщинами не закончилось. В институте он начал ухаживать за двумя девушками сразу, причем ухаживал интеллигентно, рук не распускал и глупых обещаний не давал, пытаясь медленно и досконально разобраться в вопросе, какая из девушек ему подходит больше. Пока он вдумчиво взвешивал все «за» и «против», девицы узнали о существовании друг друга, и невезучий Семен получил по физиономии от обеих.
Как однажды укушенный через всю жизнь проносит в душе страх перед собаками, так Сеня робел перед женщинами. С каждой новой пассией он обращался, как с хрустальной вазой, был вежлив, предупредителен и дотошно порядочен, но жениться был не готов. Чего-то в них не хватало, чтобы раз и навсегда понять: вот оно, мое!
Если разобраться, ничего странного в этом не было. Семен Крыжовников практически никогда не делал первый шаг сам, боясь попасть в неловкое положение. Он отнюдь не был самонадеянным наглецом, уверенным в том, что все представительницы слабого пола должны укладываться в штабеля при виде его голубых глаз и ямочки на подбородке. А вокруг всегда бродило предостаточно женщин, желавших заполучить такого фактурного мужчину. Но заполучали его самые предприимчивые и самоуверенные, не боявшиеся нарваться на отказ или умело подводящие партнера к нужным мыслям. Беда была в том, что Сене больше нравились нежные домашние женщины, такие, как его мама, а доставался он пробивным и жестким. Личная жизнь не складывалась, но сложить ее очень хотелось, причем любой ценой. Он даже созрел для того, чтобы атаковать первым.