Любовь холоднее смерти

Малышева Анна Витальевна

– Ты помнишь аллею? – задумчиво проговорила она. – Было так солнечно, хотя холодно… Я замерзла. Нас катали в сидячих колясках.

– Да, катали по аллее, – подтвердил он. – И ты играла с печеньем, а потом уронила его в песок и стала кричать. А я своего не уронил и смеялся над тобой.

– Ты и тогда был изрядной сволочью, – заметила сестра. – Почему я это вдруг вспомнила?

– Мы были совсем маленькие. – Он не ответил на ее вопрос. – Нам, наверное, было по два с половиной года, не больше. Ты помнишь папу?

– Нет, конечно. А разве ты помнишь?

– Я

помню мужчину и помню женщину. Это были папа и мама. Их лиц я вспомнить не могу. Дети вообще не помнят лиц.

Света нахмурилась, прикрыла глаза, пытаясь снова вызвать в памяти картину того солнечного холодного дня. Наверное, была осень – ей даже показалось, что она припоминает желтые листья на дорожке. И кажется, ее вез в колясочке отец. Она сделала такой вывод, потому что отчетливо вспомнила, что была очень горда. А кем еще она могла гордиться, если не папой?

– Значит, тебя везла мать, – проговорила она.

– Да, меня везла мама, – тут же согласился с ней Сергей. – Она подняла твое печенье и выбросила его в траву. Знаешь, что она сказала? Помнишь?

Света улыбнулась и покачала головой:

– А ты и это помнишь?

– Да. Она сказала: «Не плачь, это птичкам! Птички голодные!» И ты так обрадовалась, что мы даем печенье голодным птичкам, что сразу перестала орать. А потом папа с мамой стали ссориться, и они ссорились из-за чего-то такого, чего я не понимал. Мама ругалась на него, он на нее…

– Мама ругалась на него? – не поверила Света. – Она ругалась? Да она никогда в жизни…

Он перебил ее резко, почти грубо:

– Да я же говорю совсем о другой женщине, дура! О нашей настоящей матери!

Света так и рухнула на стул. Она смотрела на брата вытаращенными от ужаса и изумления глазами и понимала, что тот абсолютно убежден в своей правоте. Настолько убежден, что способен броситься на нее с кулаками, если она попробует возражать. Но она все-таки попробовала.

Девушка откашлялась и хрипло спросила:

– Из чего же ты делаешь такой потрясающий вывод? Из-за обезьяны, похожей на нашу? Из-за того, что папа с мамой когда-то поругались, а теперь она с ним не спорит? Из-за того, что они не сохранили наших детских вещей?

Он покачал головой. Его лицо было очень серьезным.

– Я бы послал все это к черту, хотя и думал над этим… Я много думал, а потом понял, что узнаю тот сквер и тот дом… Неясно, смутно, но что-то такое мелькало у меня в памяти.

– Дом, где живет Лида?

– Он самый. И я никак не мог понять, почему заранее знал, что она поселилась на третьем этаже. И эти вещи… Откуда она их выносила? Конечно, из своей квартиры. И вот сегодня я снова туда пошел и подкараулил ее во дворе, когда она куда-то вышла. Наверное, в магазин, ведь институт не работает. Я смотрел на нее из соседнего подъезда.

Света погрозила ему пальцем:

– А говорил, что больше там не был! Это уже получается третий раз. Ну а потом?

– А потом я вошел в тот подъезд, откуда оба раза выходила Лида, и стал звонить во все двери подряд. Сперва на первом этаже, потом на втором, потом на третьем. У меня возникло ощущение

дежавю, я знал, что бывал в этом подъезде, но в какой квартире? Когда мне открывали, я везде говорил, что принес заказное письмо. Называл фамилию – какую-то придуманную, те называли в ответ совсем другую, я извинялся и шел дальше.

– Ты авантюрист, – протянула Света. – Это надо же такое придумать!

– Даже не представляешь, что произошло на третьем этаже, – не замечая ее иронии, проговорил брат. – Я позвонил в дверь, и мне тут же открыли. Даже не спросили кто, просто дверь распахнулась. Там стояла женщина в ярком халате… Я начал говорить про заказное письмо, но тут она отступила назад, в коридор… Как будто я на нее напал, показал пистолет… Хотя я ничего такого не делал.

Света пристально смотрела на него. Парень с трудом перевел дух, облизал губы.

– Я убежал. Не смог ничего больше сказать, потому что узнал ее. И она… Она тоже меня узнала. Сразу узнала.

– Узнала? Вы были знакомы?

– Это была наша мать, Светка! – с безумным и блаженным видом произнес он. – Сегодня я видел нашу настоящую мать. В коридоре сладко пахло пирогами, а у нее были те же самые глаза, как у мамы. Сиреневые. В тот миг, когда я в них посмотрел, сразу понял, что они всегда были сиреневые, а не зеленые, как у кошки. Всегда, даже когда мы их не видели. Неужели ты все, все забыла?

Света медленно, как во сне, поднялась со стула и зажала рот рукой.

Тот, кто верит в чудеса, ошибается так же часто, как тот, кто в них не верит.

Глава 15

Молчание длилось недолго и прорвалось потоком возмущенных восклицаний. Как только до Светы дошло, что сказал брат, она набросилась на него, забыв о своем решении – быть осторожной и не злить его.

– Как тебе в голову такое пришло! – зашипела она, толкая его в грудь растопыренной пятерней. Сергей даже пошатнулся, но устоял. – Увидел какую-то тетку в халате и решил, что это наша настоящая мать? Идиот! Какой же ты идиот вместе со своей заводной обезьяной, помойкой, Лидой! При чем тут третий этаж! При чем тут дом с аркой! Ты никогда там не был, никогда! Ты сходишь с ума, спиваешься, вот и все! И у тебя уже начинаются галлюцинации! – Она еще раз толкнула его и вдруг заплакала – горько и беспомощно: – Господи, что же с тобой будет? До чего ты дошел? А я-то, дура, еще пытаюсь тебя выгораживать, сделать как лучше… Ты сам себе вредишь, подумай только, вдруг узнают, что ты следишь за Лидой…

– Кто узнает-то?

– Милиция! Вчера я уже дала показания по делу об исчезновении Алеши.

– Вот как? – Сергей удивился и насторожился одновременно. – Тебя вызвали повесткой?

– Нет, просто позвонили. Лида дала им наш телефон, стерва! Хорошо, что я первая взяла трубку – как раз вернулась из института. Конечно, я тут же и поехала… Сказали, чтобы и ты явился, но я соврала, что тебя сейчас нет в Москве, уехал к друзьям в Питер… И что я не знаю этих друзей и не смогу тебе позвонить…