Любовь и бог-будни трудоголика
Шрифт:
Всевышнего из души не выманишь, чтобы подискутировать о его частном мнении о клерикалах.
Веруя, Всевышнего понимаешь по домашнему, радуясь ему, как новому, скромному соседу по даче, не похожему
ПРИТЧА. Больше всего Всевышний любит нас как труженик на ниве доставшейся ему в удел по Неписаному человеком закону, не прибегая к покровителям из мирской власти.
Всевышний стерпит любые инсинуации о своей родословной, кроме богословских о присутствии человека в его чудесах в роли свидетеля.
Боги рожденные консервант свободы вероисповедания.
Скорее не вера, но свобода веры обязательна для искренности души.
Всевышнему приходится самому сочинять свои легенды, чтобы своим легендарным существованием опровергать эклектическую ангажированность религии властью.
Официальный Всевышний знает о себе меньше, чем мы о казенном Всевышнем, о нас и вовсе не осведомлен религией, воображающей, что правит душой в правильном направлении, как ребенок своей детской коляской, пока мать треплется с незнакомкой, похвалившей смышленость водителя коляски.
Зрение
Всевышний всемогущ, пока не доказан вред его абстракции для государственных финансов, – живому Всевышнему придется платить как государственному иллюзионисту.
Религия практичнее материализма, материализм не способен обеспечивать счастье души, так же основательно, как хлеб.
Человек украл у человека, – это дело семейное, дал по морде – и дело с концом, украл у Всевышнего в церкви дела не заведут, за отсутствием гражданского эквивалента Всевышнего.
Со Всевышним богословие не ладит, оно замещает Всевышнего своими досужими домыслами.
Кто рано встает – у Всевышнего подметает, кто припрется к обеду – бражничает у Всевышнего, одним словом, Всевышний каждому дает, но каждому свое.
Мы превосходим рожденных Богов и в оружейном искусстве, но бессильны в искусстве врачевания душевных ран, в чем нет конкурентов у нерожденного Всевышнего.
Конец ознакомительного фрагмента.