Любовь и бунт. Дневник 1910 года
Шрифт:
С Таней грустно простилась, она завтра едет, и так мне больно, что я и ей, и Саше доставляю беспокойство своим отношением к Черткову, которого так любит отец и так ненавидит мать! И как тут быть? Бог разрешит как-нибудь. Лучше было бы отъезд куда-нибудь Черткова. Потом смерть его или моя. Худшее – смерть Л. Н. Но постараюсь проникнуться молитвой: «Да будет воля твоя!» Я не убьюсь теперь, никуда не уйду, не буду ни студить, ни терзать себя голодом и слезами. Мне настолько плохо и физически и морально, что я быстро иду к смерти без насилия над организмом, который, как я убедилась, ничем не убьешь по своей воле.
Л. Н. Толстой . Дневник.
1) Религия есть такое установление своего отношения к миру, из которого вытекает руководство всех поступков. Обыкновенно люди устанавливают свое отношение к началу всего – Богу, и этому Богу приписывают свои свойства: наказания, награды, желание быть почитаемым,
Мало спал. Та же слабость. Гулял и записал о панибратстве с Богом. Саша списала. Ничего не делал, кроме писем, и то мало. Таня ездила к Черткову. Он хочет приехать в восемь, то есть сейчас. Буду помнить, что надо помнить, что я живу для себя, перед Богом. Да, горе в том, что когда один – помню, а сойдусь – забываю. Читал Шопенгауэра. Надо сказать Черткову. Вот и все до восьми часов.
Был Чертков. Очень прост и ясен. Много говорили обо всем, кроме наших затрудненных отношений. Оно и лучше. Он уехал в десятом часу. Соня опять впала в истерический припадок, было тяжело.
8 октября
Встала рано проводить дочь Таню; потом легла, чувствовала себя совсем больной и измученной. Когда встала, вошел ко мне Лев Николаевич, и так как я была уже одета, то пошла за ним. Он был взволнован и, видимо, чем-то очень недоволен. Просил меня выслушать его молча, но я невольно раза два его прервала. Речь его, разумеется, клонила к тому, что я так ревниво и враждебно отношусь к Черткову. С волнением и даже злобой он внушал мне, что я на себя напустила «дурь», от которой должна сама стараться избавиться, что у него нет никакой исключительной любви к Черткову, а что есть люди и ближе по всему с Львом Николаевичем, как Леонид Семенов и какой-то совсем неизвестный Николаев, приславший книгу и живущий в Ницце. Это, конечно, неправда. Теперь я сняла с него обещание не видеть Черткова; но вчера он видел, какою ценою мне досталось его свидание с этим противным идиотом, и сегодня он упрекал мне, что он никогда не может быть спокоен, потому что над ним висит постоянно Дамоклесов меч моего тяжелого отношения к свиданиям с Чертковым. А зачем они?
Здоровье Льва Н – а, слава Богу, восстановилось. Он сегодня обедал с таким аппетитом и так много, что я даже боялась за него. Но все обошлось, и он ел вечером еще арбуз, пил чай и лег спокойный и участливый ко мне. Как хорошо и спокойно, когда не боишься свиданий с Чертковым и когда мы одни – с делами, работой и дружными отношениями друг к другу!
Если б так пожить хоть месяц, я бы выздоровела и успокоилась. А теперь при одной мысли и под страхом, что Лев Ник. поедет к Черткову, вся моя внутренность начинает болеть, и жизни нет, и счастья нет!
Ездил Лев Н. сегодня верхом с доктором, а я ходила пилить немного ветки елок и дубков. Л. Н. читал книгу Николаева, а я «Конец века» для издания и корректуру, а потом немного вписала книг в каталог. Их набралось очень много, и это большая еще мне работа. Дела вообще много, а здоровья и спокойствия мало!
Л. Н. Толстой . Дневник для одного себя.
Я высказал ей все то, что считал нужным. Она возражала, и я раздражился. И это было дурно. Но может быть, все-таки что-нибудь останется. Правда, что все дело в том, чтобы самому не поступить дурно, но и ее не всегда, но большею частью искренно жалко. Ложусь спать, проведя день лучше.
9 октября
Тихо-тихо прошел день, слава Богу! Ни посещений, ни упреков, ни обостренных разговоров. Но что-то гнетет, все грустные и сонные. Лев Ник. ходил на деревню – в народную библиотеку, интересовался, что больше читают. Оттуда поехал верхом с доктором через Бабурино и Засеку. Я боялась, что он поедет к Чертковым. Вечером он много читал, потом писал дневник, как всегда перед сном, и я смотрела на его серьезное лицо через дверь балкона, с любовью и вечным страхом, что он уйдет от меня, как часто грозил последнее время. Дневник он свой с нынешнего года стал от меня запирать. Да, все несчастья мои с его посещения летом Черткова!
Убирала книги, скучная работа! Так устала, что спала или, вернее, лежала весь вечер. Прочла небольшую часть книги какого-то неизвестного Николаева в Ницце, и мне очень понравилось: логично, много думано. Таких людей возле Л. Н., к сожаленью, нет.
В какой чистоте моральной и физической мы прожили
« 1 октября 1909 г. Я собираю особо все ваши подобные письма о вашей жизни, чтоб в свое время составить из них объяснение вашего положения в интересах тех, которых действительно соблазняют эти всеобщие толки…»
Воображаю, какие объяснения даст этот злой, противный человек и какой подбор он сделает своих обличений семьи! Особенно составляя его в минуты борьбы…
Л. Н. Толстой . Дневник.
Здоровье лучше. Ходил и хорошо поутру думал, а именно:
1) Тело? Зачем тело? Зачем пространство, время, причинность? Но ведь вопрос: зачем? есть вопрос причинности. И тайна, зачем тело, остается тайной.
2) Спрашивать надо: не зачем я живу, а что мне делать.
Дальше не буду выписывать. Ничего не писал, кроме пустого письма. На душе хорошо, значительно, религиозно и оттого хорошо. Читал Николаева – хуже. Ездил с Душаном. Написал Гале письмецо. Вечер тихо, спокойно, читал о социализме и тюрьмах в «Русском богатстве». Ложусь спать.
Л. Н. Толстой . Письмо к А. К. Чертковой от 8 или 9 октября.
Благодарствуйте, милый друг Галя, за ваше доброе третьегодняшнее письмо. Раскрывая его, боялся, а когда раскрыл, так было радостно найти в нем только то, что так свойственно вам: только доброе. Мне хорошо. Хотя и ничем одним определенным не занимаюсь, чувствую возможность и желание заниматься. И с Владимиром Григорьевичем мне было очень просто, хорошо. Скажите ему, что я пока воздержусь от свидания с ним, думаю, что ненадолго. Посылаю ему мою статейку о социализме чешским, кажется, студентам. Мне хотелось бы знать его мнение: стоит ли посылать. И пусть он не думает, что это способ вызвать похвалу, мне нужно только голос решающий: стоит или лучше оставить, а то я написал и не знаю, что делать.
Читаю я эти последние дни большую книгу П. П. Николаева «Понятие о Боге как совершенной основе жизни». С Николаевым этим я переписываюсь, но никогда не видал. Он уже немолодой семейный человек, живет в Ницце и там печатает эту большую книгу, над которой 13 лет работал. Книга очень хорошая. Человек вполне нам близкий по взглядам и большой труженик. Надо ему написать, и вот штудирую его книгу в более чем 400 страниц. Книга эта не кончена, и мне присланы только введение и вторая часть, как бы в корректурном виде отпечатанная. Еще, как всегда, моя работа маленькая – письма.
Сейчас зашла Саша, и я кончаю писать. Спасибо, спасибо, милая Галя, за доброту. Как эта доброта нужна всем нам.
Л. Т.Л. Н. Толстой . Дневник для одного себя. Она спокойна, но затевает говорить о себе. Читал истерию. Все виноваты, кроме нее. Не поехал к Чертковым и не поеду. Спокойствие дороже всего. На душе строго, серьезно.
10 октября
Сегодня я немного спокойнее, о Черткове упоминания весь день не было, и Лев Ник. пока к нему еще не ездил. С утра кончала запись книг в каталоги, и приехала невестка Соня Толстая с внучкой Верочкой; я была им очень рада. Л. Н. ходил гулять и утром и днем, один, пешком и довольно долго. Приходила мучительная мысль, что он ходил на свидание с Чертковым. Еще мучаюсь любопытством и желанием прочесть дневник Льва H – а. Что-то он там пишет и сочиняет?
Занялась немного изданием, распределяла статьи. Трудно очень! Приехали Буланже и И. Ф. Наживин. На людях легче живется, и Лев Никол. оживился.
Пасмурно, с утра 2 градуса мороза; потом солнечно, тихо, и к вечеру теплей. С Львом H – м не очень близки отношения, но как будто он больше меня помнит и мягче ко мне относится. А я вся живу только им.
Л. Н. Толстой . Дневник.
Встал поздно, в девять. Дурной признак, но провел день хорошо. Начинаю привыкать к работе над собой, к вызыванию своего Высшего Судьи и к прислушиванию к его решению о самых кажущихся, мелких вопросах жизни. Только успел прочитать письма и «Круг чтения» и «На каждый день». Потом поправил корректуры трех книжечек «Для души». Они мне нравятся. Ходил до обеда. Соня Илюшина с дочерью. Буланже и потом Наживин. Хорошо беседовали. Он мне близок. Ложусь спать. Записать:
1) Дело наше здесь только в том, чтобы держать себя, как орудие, которым делается хозяином непостижимое мне дело, – держать себя в наилучшем порядке, чтобы если я соха, чтобы сошники были остры, чтобы если я светильник, чтоб ничего не мешало ему гореть. То же, что делается нашими жизнями, нам не дано знать, да и не нужно.
2) Понятие Бога в самой даже грубой форме – разумеется, далеко не отвечающее разумному представлению о нем, все-таки очень полезно для жизни уже тем, что представление о нем, хотя бы самое грубое, переносит сознание в область, с которой видно назначение человека, и потому ясны все отступления от него: ошибки, грехи. <…>
Л. Н. Толстой . Дневник для одного себя. Тихо, но все неестественно и жутко. Нет спокойствия.