Любовь и доблесть
Шрифт:
– Эмоции в бою опаснее чужих пуль.
– А у нас бой? «И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди...» – пропела Даша, и Олег по голосу понял – она готова сорваться в истерику.
– Откуда ты знаешь эту песню?
– Папа любит ретро. Когда отдыхает – всегда слушает. – Слезы навернулись девушке на глаза, она прикусила губу:
– Извини. Что-то я совсем разнюнилась.
Продолжай.
– Уверена?
– Да. Если я не сломалась там, в психушке, то и не сломаюсь. Так что за «дублирующий вариант»?
– Думаю, они предположили, что ты помчишься к отцу. Правильно предположили?
–
– И устроили засаду. Если бы тебя... убили, это вывело бы Головина из равновесия?
– Даже представить не могу, что бы было!
– Для них – только одно: Головин не смог бы заниматься текущими делами. А его текущие дела теперь, если я правильно понимаю, это нефть, газ и средства их доставки. Это первое. И второе: под гнев Папы Рамзеса можно было бы подставить тех людей, которые мешают организаторам операции.
Даша наморщила лоб:
– Как все сложно, Олег.
– Все просто. Людям нужны деньги, влияние, власть. Все остальное – чужие жизни и смерти – для них несущественно.
– Так кто все-таки эти «они»?
– Не знаю. Твой отец очень богат. У него много врагов.
– И все же?
– Возможно, Головин чего-то не заметил. Или не учел чьих-то интересов. Или не посчитался с ними. Или – переоценил свои силы. Возможно, ему было сделано предложение, которое нельзя отклонить. А он решил, что это – просто торг. Или чья-то блажь. Умение отличать последнее предложение от крайнего – это и есть искусство выживания в мире денег и власти.
– Ты им владеешь?
– Нет. Меня не интересует ни то ни другое.
– А что интересует?
– Жизнь. Солнце. Море. Красота. Любовь.
– Наверное, ты мудр, но... Люди ведь проводят жизни в рутине. И в нищете.
Я же видела твое жилище. Оно куда дальше от моря и красоты, чем папина вилла в Южной Италии.
– И ему нужна эта красота?
Даша задумалась, глядя в одну точку:
– Теперь уже не знаю. – Помолчала, сказала, улыбнувшись совсем неуверенно и грустно:
– Ты прав. Его дело сжигает его. Он совсем перестал радоваться. И улыбаться. Но я его люблю. Как и тебя.
Даша помолчала, потом спросила:
– А командует стрелками этот твой Зубров?
– Не знаю. Это значения не имеет.
– Врешь ты все, – произнесла Даша тихо. – Для тебя – имеет. И очень даже большое. У тебя лицо каменеет.
– Просто я устал.
– Просто ты не хочешь о чем-то вспоминать. Нет, не сейчас именно, вообще, по жизни. Но разве так можно жить, если ты не веришь своему прошлому?
– Не верю?
– Ну да. Все, не буду. Хотя... Может быть, это все и объясняет?
– Что – «это»? И что – «все»?
– Знаешь, у англичан есть такое время: Future in the Past.
– Будущее в прошедшем?
– Вот именно. Не желая верить свершившемуся прошлому, ты словно хочешь сохранить его таким, каким себе представляешь... И – лишаешь себя будущего. А ведь в реальном, а не выдуманном прошлом было что-то важное, очень важное для тебя! И это – не война. Войной люди не живут, а ты – живешь этим. Значит – любовь?
– Скорее – сказка.
Дашины глаза наполнились слезами.
– Вот уж нет! Все сказки кончаются хорошо, а твоя закончилась скверно, значит, это была и не сказка вовсе – обман. Данилов ожесточенно свел
– Я подумаю над этим.
Даша закрыла лицо руками, и по вздрагивающим плечам Олег понял, что она плачет. Он снова притормозил у обочины, обнял девушку за плечи.
– Ты... не понимаешь... Я ревную тебя к твоему прошлому... Даже не так...
Ведь ты живешь не прошлым, а призраками, оставшимися в твоей памяти... И мне очень-очень страшно.... Я же – живая! Ну не могу я быть лучше идеала, созданного твоим воображением! А ты... Это же нечестно!.. Ты – близкий, хороший, добрый... И вдруг сразу – чужой... Совсем чужой, и я чувствую себя виноватой не знаю в чем, и мне сразу так одиноко... Я очень боюсь, что... Я уже жила в пустоте. Я не хочу больше оставаться одна, понимаешь? Не хочу. Мир без тебя станет совсем пустым.
– Ты не будешь больше одна.
– Правда? – Даша подняла заплаканное лицо, улыбнулась, и огромные глаза засветились голубизной, словно сквозь мутную паутину туч вдруг, разом, проглянуло солнце.
– Правда.
...Дорога снова бежала под колеса блестящей лентой.
– Олег...
– Да?
– Ты не обижаешься на меня?
– С чего?
– Давай я тебе расскажу свою сказку? Жила давным-давно принцесса, и росла она в роскошном дворце, и отец ее очень хотел, чтобы девочка была счастлива и беззаботна и чтобы никакие тревоги не тяготили ее юности... И по его приказу сделался дворец настоящим раем: был полон цветов, песен, все люди в нем были молоды, красивы и счастливы, и ничто не омрачало их лиц, и ничто не тяготило их сердец... Беда, боль, уныние, страдание, подлость, зависть – все осталось за стенами дворца... Не знала принцесса ничего ни о старости, ни о немощи, ни о смерти... Она была красива и счастлива и думала, что счастье – это обычное состояние людей, что люди живут любовью и ничем иным жить не могут...
А однажды принцесса поднялась на стену крепости и увидела, что дворец – это не весь мир. И она оставила дворец. И узнала, что есть на свете и злоба, и зависть, и предательство, что люди живут не вечно, что есть убогие уродцы и гнусные подонки... Она узнала, что есть на свете немощь и смерть, и она может прийти, когда человек не ждет, и тогда все его замыслы не осуществятся, и род его прервется, и нужно спешить, спешить, спешить... И еще она узнала, что есть на свете любовь, и есть счастье, и именно они дают людям стойкость жить, и люди готовы терпеть несправедливость и горе, но не отречься от того, что составляет смысл их существования в хрупком и ненадежном мире, полном насилия и зла... Они готовы любить друг друга. И только люди, какие сохраняют дар любви, воплощаются в грядущем: в детях, в делах, в бессмертии...
Знаешь, Данилов... Мне кажется порой, что все это действительно было... И – осталось в прошлом. Сейчас люди не живут. И даже не стремятся к этому.
Олег разлепил запекшиеся губы, произнес отчетливо:
– Схема.
– Что? – не поняла Даша.
– Схема. Самое популярное словцо наступившего века. Отражающее самое значимое теперь понятие. Схемы сжигают людей. Подчиняют их. И расчерчивают существование на квадраты пустых дней. И нет в нем места ни солнцу, ни морю, ни любви. В нем нет места жизни.