Любовь и другие диссонансы
Шрифт:
Сергей шел с полными пакетами провизии, удовлетворенно напевая себе под нос незамысловатый российский шлягер. Анна не знала, что это за песня. В машине она слушала диски Шопена и Моцарта. Это помогало ей мириться и с пробками, и с ужасными дорогами, и с неграмотными водителями — Сороковую симфонию она знала досконально и даже научилась насвистывать.
Они сложили тяжелые пакеты в багажник. Сергей уселся за руль.
— Загорский умрет от зависти, — он довольно потирал руки. — Мало того что я его обставил, ведь он не верил, что Мурманск — удачная идея, так еще
Анна молчала. Сверчок помимо ее воли продолжал свою грустную монотонную песню о человеческой скорби и страданиях.
Машина резко рванула с места. Вместе с двигателем включилось радио. Песня оборвалась на полуслове, уступая место новостям. Монотонный голос диктора сообщил: «Под Смоленском потерпел катастрофу самолет президента Польши. По предварительной информации, погибли все пассажиры, включая президента Леха Качиньского и его супругу… Самолет упал в 10.50 на окраине города Печерска Смоленской области при заходе на посадку в аэропорту Северный. Диспетчер предлагал командиру экипажа приземлиться в аэропорту Минска, но тот принял решение, несмотря на плохие погодные условия, приземляться в Смоленской области. По информации МИД Польши, Лех Качиньский вместе с официальной польской делегацией летел в Катынь для участия в мероприятиях, посвященных 70-летию трагических событий».
У Анны заломило в висках. Сверчок замолчал.
Сергей равнодушно повел плечами и потянулся к кнопке на панели, чтобы переключиться с радио на диск.
— Сергей, — Анна почувствовала подступающий приступ удушья и начала судорожно искать ингалятор в сумке. — Как ты можешь? Господи, неужели мало на долю поляков страданий…
— Не начинай, прошу тебя. Всем бывало тяжело. Не драматизируй. К нам сегодня придут гости. Жизнь продолжается. К тому же погибли чинуши. Бюрократы и взяточники.
Она схватила ингалятор и впрыснула в рот лекарство. Дышать стало немного легче.
— Эти люди летели, чтобы почтить память погибших в Катыни — между прочим, от рук наших, как ты говоришь, чинуш. И вот такая нелепость, такая несправедливость!
— Давай сменим тему!
— Неужели ты не отменишь вечеринку? Это же неприлично!
— А мне плевать! Понятно?! У меня своих проблем хватает!
Анна снова почувствовала, что задыхается.
— Притормози! — крикнула она.
Сергей неожиданно послушно съехал к обочине, остановил машину, перегнулся через Анну и открыл ей дверцу:
— Прошу! Тебе действительно лучше прогуляться. Я заброшу продукты домой и съезжу в офис часа на три-четыре. Как получится. В любом случае буду к семи.
Анна вышла. Закинула на плечо сумку на тонком ремешке. Поправила светлый плащ, заметив на кармане маленькое красное пятно, похожее на отпечаток губной помады. Вишневый оттенок, как у Даши… «Что за ерунда лезет в голову, — подумала она и ускорила шаг. — Дашина помада, Дашины губы… Какая нелепая смерть! Несколько часов назад эти люди и не подозревали, что видят своих близких в последний раз».
Захотелось курить. Анна не курила уже лет десять. Точнее, по-настоящему вообще не курила — так, баловалась.
Путь лежал через сквер. Удивленно отметила, что кое-где еще лежит снег. Газоны уже тускло зеленели, на березе набухли почки, кусты по-весеннему растопырили покрытые нежной зеленью ветки. Анна остановилась, подставив лицо слабым лучам солнца. Закрыла глаза. Кто-то тронул ее за локоть.
— Простите, девушка… Не пугайтесь, мы с вами недавно встречались!
На Анну смотрела, улыбаясь, женщина из инвалидной коляски. Поверх пальто на ней было вязаное пончо веселой расцветки. Рядом стояла девочка-подросток в короткой курточке, синих брючках, модных кроссовках. Вокруг девочки, словно щенок, прыгал упитанный ребенок лет двух, в ярком комбинезоне и шапочке с заячьими ушками. Анна почему-то решила, что это мальчик.
— Извините, — Анна покачала головой, — я что-то не припоминаю…
— В театре, — женщина неопределенно махнула рукой, — на Чеховском фестивале…
Анна покраснела. Ну конечно, как она могла забыть!
— Ничего-ничего, — похлопала ее по руке женщина. — Я-то вас запомнила, вы такая красавица! Ваше лицо… В нем чувствуется порода.
— Спасибо, — смутилась Анна, — а вы, вероятно, живете где-то тут, недалеко? Прогуливаетесь?
— Да вот, дети меня вывели, — женщина рассмеялась. — Кто из нас кого прогуливает, это вопрос. Кристиночка моя молодец. Я бы без нее пропала! Ведь как Ванечку родила, так и не встаю. Проблемы с позвоночником…
— Мне очень жаль, — пробормотала Анна.
— И мне жаль, — согласилась женщина, — но ничего уж не поделаешь. Пришлось принять это как факт и продолжать жить. Мне повезло и с Кристиночкой, дочкой, да и муж у меня замечательный! Когда это со мной произошло, он неделю не спал и не ел. Говорит, «молился, чтобы у тебя жажда жизни не пропала…» Помогли его молитвы: каждое утро я готова кричать от радости, что жива, я здесь, я есть…
Девочка-подросток поспешила за непоседливым братишкой вглубь сквера, на небольшую детскую площадку с качелями, горкой, выцветшим за зиму теремком.
Надо было что-то сказать, ответить этой мудрой женщине, но Анна не могла подобрать нужных слов.
— И мне не страшно. Я перестала бояться, — проговорила та и, ловко управляя коляской, покатила к детям. — Этот страх… От него нельзя прятаться… Напротив, надо пропустить через себя. И вот тогда — тогда обернешься и увидишь, что никакого страха нет. А есть ты.
— Спасибо вам, — Анна едва сдерживала слезы, — спасибо… Вы очень важные слова сказали…
И пошла прочь, почти побежала. «Пропустить через себя свой страх… Но у этой женщины, по крайней мере, есть дети — повод бороться и побеждать. А у меня ничего, ничего».