Любовь и фантазия
Шрифт:
— Прав был святой Сид Ахмед бен Юсеф, когда смеялся над ними в своих знаменитых речениях! — прошептал кто-то рядом с шерифом, но тот даже не улыбнулся.
Иса бен Джинн наклонился к нему: — Господин, пришло время вернуть женщин. Мои люди пересчитали дуро [49] выкупа. Все в порядке!.. Будет на что удвоить численность твоего войска в сохранивших нам верность племенах до самого Мостаганема; может, даже тебе удастся соединиться с эмиром!
Шериф молвил своим тихим голосом:
49
Дуро —
— Говорят, что его гонец, который везет письмо, уже близко!.. Займись женщинами! — Затем, помолчав немного, добавил: — Оставим дочь аги! Она все не унимается, пускай же кровь девчонки сохранит память об отце!.. Дарю ее тебе!
Иса склонил голову в знак благодарности за такой подарок. Потом сказал:
— Вот мое предложение: верни жен и дочерей мазунцев, но только без драгоценностей!.. Они наверняка стоят не меньше того, что мы от них уже получили!
— Недаром тебя прозвали «сыном дьявола», — с улыбкой ответил шериф. Поступай как знаешь. И забирай добычу себе!
Пленницы выходили одна за другой, каждая закутанная в цветное или белое покрывало не первой свежести. Они представали перед Исой бен Джинном в сопровождении четырех стражников. Шауш [50] в парадной одежде, но без оружия, поджидал их.
— Каждая из вас должна снять с себя все свои драгоценности и отдать их шаушу! Если кто-то замешкается или пожадничает, я собственной рукой сорву с нее одежду! — провозгласил громовым голосом Иса.
Началось нечто невообразимое, послышались крики, вопли. Но когда один из воинов Исы бен Джинна, подняв вверх ружье, выстрелил несколько раз в воздух, сразу же воцарилась мертвая тишина.
50
Служащий в странах Северной Африки.
Шауш в сползавшем ему на лоб ярко-красном тюрбане, пряча в пышных усах улыбку, уселся, поджав ноги, и, изображая из себя кади, [51] стал ждать.
— Бандиты! Разбойники с большой дороги! — прошептала одна из женщин.
Но другие тотчас зашикали:
— Несчастная, придержи свой язык, ты что, хочешь нашей погибели?
Каждая женщина, завернувшись в покрывало, делавшее ее безликой формой, приближалась медленно и торжественно. Затем откуда-то из-под полы высовывалась рука и роняла диадему, брошки, пару халхалов, три, четыре или пять перстней… За ней почти тут же следовала другая. Счет велся безошибочно, на дощечке записывалось количество драгоценностей и их наименование.
51
Кади (араб.) — судья.
Операция эта длилась больше часа. Шериф тем временем прогуливался на своем коне рыжей масти чуть поодаль.
Но вот внезапно все замерло, остановилось: из палатки командира с открытым лицом выходила невеста. Она нарочито надела все свои драгоценности. В руках у нее была диадема. Она пришла последней и выступала весьма торжественно. Казалось, она одна несла на себе все драгоценности города.
Бадра шла с опущенными глазами, как будто наизусть знала путь. Ее кормилица, шедшая следом, причитала со слезами: неужели у девушки никогда не будет свадьбы?.. Шериф, собравшийся было удалиться, остановился, созерцая красочную сцену, а свет зари таял, растворяясь за живой изгородью из кактусов.
Бадра в нерешительности замерла перед Исой бен Джинном, не осмелившимся вымолвить ни слова; глядя на нее с восхищением, он тоже решил стать безучастным зрителем.
Величавым жестом она плавно опустила свою диадему можно было подумать, что она находится в спальне для новобрачных, затем положила слишком тяжелые серьги, четыре, пять, нет, шесть жемчужных ожерелий, потом по меньшей мере с десяток брошек и еще… «Аллах! Аллах!» вздыхал шауш, потребовавший другой ящик. Великолепие драгоценностей и ослепительная красота самой невесты настолько ошеломили писаря, что он забыл вести положенный учет.
На девушке не осталось ничего, кроме легкого платья в мягкую складку и жилета с широкими газовыми рукавами.
Резким движением она сняла, чтобы положить ее рядом с другими драгоценностями, шитую золотом островерхую шапочку — вырвавшись на волю, ее густые черные волосы рассыпались по плечам. Затем, проворно наклонившись, она сняла свои туфли зеленого бархата, тоже шитые золотом. И таким же точно мягким движением танцовщицы спустила на бедра пояс из тяжелых старинных монет. Потом, снова наклонившись, она схватила свои халхалы, чтобы протянуть их как бы украдкой совсем оторопевшему шаушу. И тут послышался топот копыт. Это Бу Маза ускакал прочь на своем коне.
— Довольно, ради Аллаха! — воскликнул Иса, глаза его горели, он не мог оторваться от этого зрелища.
— Довольно! — взвыл женский голос откуда-то из гущи пленниц.
— Уж не собирается ли она раздеться догола? — подхватил другой в передних рядах. Со всех сторон раздавался враждебный ропот.
В тот же миг кормилица подбежала к ней. Она обвила руками хрупкую фигурку девочки в изумрудном платье с развевающимися на ветру волосами, а та, устремив взор к небесам, твердила тихонько, словно про себя:
— Я — нагая! Хвала Ачлаху, я совсем нагая! Хвала…
Мулатка с материнской нежностью мало-помалу успокоила свое измученное дитя и потихоньку втиснула ее в самую гущу ропчущих женщин.
Никто из них не поинтересовался судьбой второй девушки — дочери убитого аги. Палатку шерифа сложили. Его колонна двинулась первой со знаменем впереди, с оркестром флейтистов и барабанщиков, пронзительная музыка которых будоражила душу. Шествие замыкали воины Исы бен Джинна со своими мулами, сгибавшимися под тяжестью драгоценностей и выкупа.
Две недели спустя полковник Сент-Арно, окурив неподалеку от пещер Накмариа очередную группу сбеахов, повстречался наконец с войском Бу Мазы, пытавшегося на какое-то время уклониться от битвы.
Ему-то в руки и попали несметные сокровища, а заместитель Сент-Арно, Канробер, разогнал приверженцев Бу Мазы… Дочь аги, плененная шерифом (зачем она оставалась в его палатке — чтобы по-прежнему оскорблять его, бросая ему вызов? — никто так и не узнал), исчезла в суматохе боя. Через два дня ее брат, служивший проводником спаги Канробера, проезжал мимо одного дерева.