Любовь и голуби (сборник)
Шрифт:
Женщины уходят.
Пауза.
Иван подошел к часам и подтянул гирьку у ходиков.
ИВАН. Римас, я тебя не сильно? Не зашиб? Не обижайся.
РИМАС (распечатывает бутылку, наливает водку). Ладно. Ничего.
ИВАН. Гляжу, выпиваешь. Раньше, вроде, не пил.
РИМАС. Редко. Язва была.
ИВАН. Счас нету?
РИМАС. Война вылечила. Не совсем, конечно.
ИВАН. Выпьем?
РИМАС. Конечно. Мне закусывать нельзя.
ИВАН. Не сердись.
Выпили.
РИМАС.
ИВАН. Нет. Малость посильней.
РИМАС. Еще сильней? Его Кондратий не хватил?
ИВАН. Был момент. А то счас бы мы с тобой не лялякались.
Римас начинает собирать свои вещи.
ИВАН. Уходишь?
РИМАС. Пойду.
ИВАН. Римас, полюбил Шурку, что ли?
Римас не отвечает.
Она хорошая… Она…
РИМАС. Хватит, Иван.
ИВАН (достал из кармана часы). Петру вез. Возьми. Возьмешь?
РИМАС (взял часы). Спасибо.
ИВАН. Тебе спасибо. За всех. А может… немного посидим?
РИМАС. Немного посидим.
Картина седьмая
Раннее-раннее утро. Косогор. На бревне, среди разбросанной щепы сидит, кутаясь в платок, Александра. Появилась Женя.
ЖЕНЯ. Кока! Всю ночь сидела? Смотрю, постель даже не тронута. (Села рядом.) Так и подумала, что здесь, на нашем месте.
АЛЕКСАНДРА. А отсюда окошки мои хорошо просматриваются.
ЖЕНЯ. Ну че? Еще светятся? Не вижу…
АЛЕКСАНДРА. А не видно – уже солнце забивает.
Короткая пауза.
ЖЕНЯ. Какая все ж таки у нас Чусовая красивая! Сверкает вон.
АЛЕКСАНДРА (всплеснув руками). Как мать сказала! Ну как Соня, в точности! Ой, аж мурашки по затылку. Фу…
ЖЕНЯ. Че ты хочешь: я же дочь.
АЛЕКСАНДРА. Сильно похоже сказала.
ЖЕНЯ. Крестная, а ты бы хотела, чтобы кто остался?
АЛЕКСАНДРА. Не знаю… Кого Бог даст.
ЖЕНЯ. Дядя Римас хороший…
АЛЕКСАНДРА. А Иван плохой? Слышала, как досталось? И плен, и партизанил, и… по стране мотался. Белый весь. Доста-а-алось…
ЖЕНЯ. А дядя Ваня… Вот родной, и все. Родной дядя Ваня, совсем родной.
АЛЕКСАНДРА. Конечно, родной. А Римас чужой? Кого Бог даст…
ЖЕНЯ. Утро уже. Иди, ждет же там кто-то…
АЛЕКСАНДРА. Подождет. Посидим еще, не бросай меня. Поджилки-то трясутся… Как у девки перед свиданкой.
Смеются. Появился Иван. Протиснувшись, сел между Александрой и Женей.
Пауза.
Женя крепко обняла его правую руку и прижалась к плечу. Александра отвернулась, заплакала. Иван повернул ее голову к себе, целует лоб, глаза, щеки.
АЛЕКСАНДРА. Ва… Ва… Ваня мой…
Плачут все трое.
ИВАН. Однако, счас вторую речку организуем, вторую Чусовую наревем. Ох, ек комарок… Ну все. Хорошо. Рыдать дальше запрещается. Все.
Появилась
Петухи, слышьте, поют, а мы че? Саня, давай споем?
АННА. Про казака, Вань! Где доска сломалась.
ИВАН. О! Нюрок! Садись.
АННА (усаживаясь). Про казака.
ЖЕНЯ. (Поет.) Шел казак через речку домой.
Шел домой молодой, холостой.
(Голос у Жени чистый, звонкий, с простором.)
Обломилась доска,
Подвела казака,
Зачерпнул он воды
Са-а-апого-о-ой!
Конец
Приложение
Воспоминания о драматурге
Владимир Гуркин: «Я никогда не писал то, что надо» [5]
Беседу ведет Светлана Новикова
Сначала Гуркин был для меня только фамилией в афише театра «Современник» – там двадцать лет шла его замечательная пьеса «Любовь и голуби». Потом я познакомилась с ним на фестивале «Любимовка», и он стал для меня не Владимиром Павловичем, а Володей. Гуркин оказался добрым и деликатным человеком. Он входил в так называемый Ареопаг и вместе с Рощиным, Славкиным, Казанцевым и другими выступал на обсуждениях. Выступал всегда тактично, иногда что-то советовал; если критиковал, то не обидно. И когда Олег Николаевич Ефремов пошел на то, чтобы открыть при МХАТе драматургическую лабораторию, естественно, он доверил это Гуркину.
5
Первая публикация – журнал «Современная драматургия», № 2, апрель-июнь 2010.
– Володя, ты – человек Театра. Кем ты только не был: актером, драматургом, руководителем лаборатории, режиссером…
– Ну какой я режиссер?! Поставил несколько спектаклей, и то по необходимости. И лаборатория со смертью Олега Николаевича закрылась. Он умер в 2000-м, а в 2001-м я ушел из театра.
– Почему ушел?
– Стал не нужен.
– Начал ты с актерства. Это твоя первая ступенька. Что дала тебе эта профессия?
– Почти все. Я в театр как нож в масло вошел, именно как актер. Трудно найти в театре дело, которого я не знаю.
– Все-все знаешь?
– Ну, шить не умею. А свет поставить – могу. Знаю, как фонари цеплять, как делается ночь, раннее утро и прочее. Когда был студентом и молодым актером, приходилось заниматься всем: и монтировкой, и светом, и звуком. Правильно, что прошел через актерскую профессию и вошел в театр с этого входа.
– Но главное для тебя все же – драматургия?