Любовь и гром

Линдсей Джоанна

— Боюсь, что не имею ни малейшего представления. Я знаю другого Кольта, это — грубый, резкий малый, с которым я впервые встретилась, когда он спас мне жизнь. Хотя нет, беру свои слова обратно. В последнюю неделю он был… скажем так, довольно раскован — до вчерашнего дня.

— А что стряслось вчера?

— Мы приехали в Шайенн, разумеется, и он не смог отделаться от меня так быстро, как ему хотелось. К сожалению, у моего врага имелись другие планы, поэтому я здесь. И возможно, именно поэтому он предстал перед вами в несколько ином виде.

Увы, он не смог пока что избавить себя от моего общества.

— Избавить себя? — хихикнула Джесси. — Занятно вы выражаетесь, Герцогиня. Когда мой муж в следующий раз решит со мной поспорить, я избавлю себя от спора.

— Мудрое решение, если ваш муж похож на Кольта, — присоединилась к веселью Джослин.

— Кольт ссорится? С каких это пор?

— Всегда, я так думаю. Или вы хотите сказать, что это ему не свойственно?

— Конечно. С ним мало кто решится связываться, если вы понимаете, о чем я. А когда я с ним ссорюсь, он просто тихо сидит и ждет, пока из меня выйдет пар, а потом говорит что-нибудь такое, что меня смешит.

Джослин недоверчиво покачала головой.

— Поверить не могу! Неужели мы говорим об одном и том же человеке?

— Я тоже. Герцогиня.

— Не могли бы вы называть меня Джослин?

— Что? Значит, Герцогиня — это прозвище, которым наградил вас Кольт?

— Можно сказать и так, — кивнула Джослин, не желая тратить время на объяснения, когда ей необходимо было узнать столько важных вещей. — Я часто размышляла, чем вызвана горечь, которую я так ощущала в Кольте. Возможно, вы сможете пролить свет на это?

— Шутите? По-моему, это очевидно. Люди не принимают его таким, какой он есть.

— Но вы ведь сказали, что он здесь счастлив и доволен.

— Я имела в виду ранчо. В Шайенне его тоже хорошо знают и любят, но все равно у него постоянно проблемы с чужаками. Пройдет много времени, возможно, он даже не доживет до этого, когда люди научатся смотреть на человека и не видеть в нем индейца, которого считают необходимым ненавидеть.

— Но он сам в этом виноват, одеваясь так, чтобы подчеркнуть свое происхождение! — возразила Джослин, снова вспыхнув по поводу всей этой несправедливости. — Разве он не понимает, как мало он, в сущности, похож на индейца? Стоит ему постричься…

— Он уже пытался, — резко оборвала ее Джесси, и часть ее собственной горечи прорвалась наружу. — Хотите знать, чем все это кончилось? То, что он выглядел, как белый? Один из моих соседей буквально взбесился, когда выяснил правду, и натравил на Кольта всех своих людей. Велел привязать его к коновязи и запороть до смерти.

— О Боже! — прошептала Джослин, закрыв от боли глаза.

— На нем почти не осталось кожи, которую можно было сшить, — безжалостно продолжала Джесси, когда воспоминание ожило в ней вновь. — Мяса — тоже после сотни с лишним ударов. Но знаете что? Он все еще стоял прямо, когда мы примчались и положили конец экзекуции. И им не удалось вырвать у него ни единого стона, хоть мерзавцы и очень старались.

Конечно, мы думали, что потеряем его, когда он три недели метался в жару. И прошло еще добрых месяцев восемь, прежде чем к нему полностью вернулись силы. Но то, во что они превратили его спину, выглядит не очень-то приятно.

— Я знаю, — тихонько вымолвила Джослин.

— Знаете? Откуда? Он никому не позволяет видеть свою спину.

— Боюсь, что застала его врасплох.

— О! — воскликнула Джесси, устыдившись своих мыслей. — Должно быть, вы были… шокированы.

— Это и наполовину не передает моих ощущений. Меня едва не стошнило.

— Его спина выглядит не настолько отвратительно! — запротестовала Джесси.

Джослин моргнула.

— Конечно, нет! Мне стало плохо от того, что кто-то смог сотворить с ним такое. Я не могла понять этого тогда, не понимаю и теперь. Должно быть, этот ваш сосед — душевнобольной. Только психической аномалией можно объяснить подобную жестокость.

— О нет, он вполне в здравом рассудке. И он считал, что прав. Кольт ухаживал за его лилейно-белой доченькой, видите ли, а он ему позволил. Именно по этой причине ему нужно было сделать то, что он сделал. Как же! Ведь Кольт осмелился возжелать его потаскуху дочь. И знаете, эта тварь стояла и смотрела на казнь, не говоря ни слова. — Джесси нахмурилась, увидев лицо Джослин. — Прошу прощения. Мне не следовало вам рассказывать. Просто я каждый раз прихожу в ярость, когда вспоминаю обо всем.

— Да, я вас понимаю.

Но Джослин поняла гораздо больше. Теперь она знала, почему Кольт так не любит белых женщин, и видела, что потерпела полное поражение.

— Что означают твои дурацкие «ваша милость»? — спросила Джесси мужа, глядя вслед уезжавшей в сопровождении шестерых охранников Джослин.

— Я думаю, что герцогиня действительно самая настоящая герцогиня и есть.

— Ну, это ли не вершина! — усмехнулась Джесси. — Мой братец высоко замахнулся, верно?

— И что ты имеешь в виду? — нахмурился Чейз.

— Только не говори мне, будто не заметил, как он на нее смотрел вчера вечером. Я так и ждала, что из софы, на которой она сидела, дым пойдет.

— Господи, Джесси, уж не собралась ли ты заняться сводничеством, а? Она ведь английская аристократка.

Ее глаза сузились.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что мой брат недостаточно хорош для нее?

— Конечно, нет, — раздраженно ответил Чейз. — Но обычно аристократки выходят замуж за аристократов.

— Она уже делала это, — фыркнула Джесси. — Сдается мне, что теперь она может выходить замуж за кого хочет.

— И ты полагаешь, она хочет замуж за Кольта? Губы Джесси расплылись в довольной улыбке.

— Я видела также, как вчера вечером смотрела на него она. И если бы ты слышал, как она говорила о нем сегодня утром. Мне не придется особенно заниматься сводничеством, милый. Между ними уже давно проложена дорожка.

— Звучит так, будто ты весьма этому рада.